Алая Вуаль
Шрифт:
Я люблю тишину еще меньше, чем темноту. Словно для того, чтобы продлить ее, он встает и непринужденно закатывает рукава рубашки, бросая взгляд туда, где мое платье рябит на полу. Я немедленно прекращаю постукивать ногой. С призрачной улыбкой он обходит свой стол и прислоняется к нему, скрещивает руки и нависает надо мной. Новая позиция сразу ставит меня в невыгодное положение, и он это знает. Его начищенные туфли — черные, как и его душа, — находятся в нескольких дюймах от моих.
— Кто вы? — спрашивает он просто.
Мой рот приоткрывается в недоумении.
—
Разжав руки, он наклоняется вперед, повторяя мое движение, и, глядя на его гладкую улыбку, я тут же жалею о своей грубости. Мы практически соприкасаемся. Хуже того — он больше не притворяется безразличным, а изучает меня с открытым восхищением. Как и прежде, его интерес кажется более смертоносным, словно я балансирую на острие ножа. Мягким голосом он спрашивает:
— У вас вспыльчивый характер, Селия Трамбле?
— Я больше не буду отвечать на ваши вопросы. Только после того, как вы ответите на некоторые из моих.
— Вы не в том положении, чтобы вести переговоры, питомец.
— Конечно, — упрямо говорю я, — иначе вы бы уже убили меня.
Когда он отталкивается от стола, я замираю в страхе, но он не прикасается ко мне. Вместо этого он направляется к двери, открывает ее и бормочет что-то, чего я не могу расслышать. Однако я не даю ему возможности повернуться. Я запрещаю своим глазам следовать за ним по комнате.
— Этот ваш план просто смешон, — говорю я в тишине, не в силах выдержать и секунды. — Могу я предложить тебе вместо того, чтобы зацикливаться на мне, обратить свое внимание на бедного Кристо? Он сейчас без языка.
— Думаю, не только без него. — Михаль проводит пальцем по моей шее, и я вздрагиваю, не понимая, что он снова пересек комнату. Я все еще не поворачиваюсь. Однако я отшатываюсь от него; кожу покалывает там, где он меня коснулся, а ноги сжимаются в кулаки. — Я слышу, как бьется ваше сердце, — пробормотал он. — Вы знали об этом? Оно ускоряется, когда вы напуганы.
Я поспешно встаю, обхожу стол — щеки горячие — и сажусь на его стул.
— Я хочу знать, почему вы выбрали Коко. — Его черные глаза сверкают жестоким весельем. — Я хочу знать, почему вы не убили ее — то есть меня — в Цезарине вместе с другими своими жертвами, и я ничего вам не скажу, пока не сделаю этого. Считайте это моим рычагом давления.
Его ухмылка расширяется.
— Ваш… рычаг, — пробормотал он.
С его языка это слово звучит темнее, коварнее.
— Да. — Я откидываюсь на спинку его кресла, благодарная за лакированный стол между нами. Мое отражение блестит на его поверхности, маленькое и неуверенное. Я совершенно не в своей тарелке. — Полагаю, вы понимаете принцип.
— О, я понимаю принцип. А вы?
— Так мы договорились или нет?
С ледяной ухмылкой он опускается в плюшевое кресло, которое я только что освободила. Это заставляет
— Отлично. Давайте поиграем в эту твою глупую игру. Я задам вопрос, на который вы ответите правдиво, а я, в свою очередь, отвечу на ваш. — Он поднимает руку, предупреждающе постукивая себя по груди, и голос его понижается. Его улыбка исчезает. — Но никогда больше не лги мне, питомец. Я узнаю, если ты это сделаешь.
Я чувствую, что киваю. Его глаза следят за движением, и — уже не в первый раз — я вспоминаю его зловещие слова на корабле: Мне сказать тебе, что именно я намерен с тобой сделать? Этот вопрос, однако, меркнет по сравнению с его следующим:
— Как вы вызвали призраков?
— Я… Что? — Я моргаю от неожиданного вопроса, и мои ладони становятся влажными, когда его глаза сужаются. — Каких призраков?
— Неправильный ответ.
— Не будьте смешным. Я даже не верю в призраков. В Писании четко сказано, что душа переходит в загробный мир сразу после смерти тела…
— Меня не интересует, как Церковь относится к вечной жизни. Меня интересуют ваши. — Он наклоняется вперед, опираясь локтями на колени. Его пальцы переплетаются. — Сегодня утром я почувствовал сдвиг в замке, особый заряд энергии в коридорах. Когда я поднялся, чтобы провести расследование, то обнаружил пустую бутылку абсента, — он указал на сервант, где все еще стоял пустой графин, — и мои личные вещи, разбросанные по комнате. Кто-то нарисовал моему любимому дяде весьма неудачные усы. — Он переводит взгляд налево, где с камина на нас смотрит огромный портрет сурового джентльмена. Кто-то действительно пририсовал к его губам тонкие завивающиеся усы.
В любой другой ситуации я бы рассмеялась.
— Если бы призраки существовали, они бы точно не могли пить абсент или держать в руках кисть. Мне искренне жаль вашего дядю, мсье, но поскольку не я ворвалась в ваш кабинет…
— Никто не входит в мой кабинет без моего ведома, Селия Трамбле. Вы уверены, что не почувствовали ничего… необычного?
Хотя я пытаюсь замедлить сердцебиение, это не помогает. Я все еще ужасный лжец. Вместо этого я поднимаю подбородок.
— Даже если я и видела этих ваших призраков, я точно не вызывала их сюда.
Его тело становится неподвижным.
— Вы видели их?
— Я… я не знаю, что я видела—. Я вытираю руки о юбку, отказываясь от всякого притворства. — Они… что-то пронеслось мимо моей комнаты сегодня утром в жутком танце — вальсе, я думаю. — Хотя его черные глаза смотрят на меня со странным намерением, почти со злостью, он все еще не двигается. Не говорит. Я снова вытираю руки, и кружево платья натирает ладони. — Вы хотите сказать, что их никто не видел?
Даже я теперь слышу, как бьется мое сердце. Оно стучит, стучит, стучит в моей груди, в горле, в пальцах, пока он медленно качает головой.