Альбион и тайна времени

Васильева Лариса Николаевна

Огромные лужайки с вековыми деревьями окаймляли старинные строения, прямо перед глазами был храм, дальше опять лужайки. Вдали, в стене одного из домов были проделаны ворота, и мы, пройдя их, опять попали в царство лужаек. Пахло скошенной травой, которую тут косят чуть ли не каждый день, на траве валялись люди. Это был какой-то совсем другой мир, другой город, английский, типичный, но никак не вяжущийся с Сити.

— Я очень люблю читать книги иностранцев об Англии, в особенности о Сити и в особенности журналистов. Последние такие, должен сказать, верхогляды, что я читаю их писанину, как юмористические рассказы. Сначала, примерно так же, как вы, разбираясь в акционерных делах, они с видом знатоков плетут чепуху, а потом описывают этот тесный Сити, не давая себе труда свернуть в одну из узких улочек. А ведь в Сити на одной квадратной миле не один такой простор, где мы с вами стоим, их целых три. Это старинные колледжи, где выковывается армия знаменитых английских адвокатов — барристеров и солисетеров. Вам, быть может, рассказывали, что нет ничего более сложного и запутанного, чем английские законы?

Мимо нас прошли два молодых человека. Они быстро окинули взглядом мистера Уильямса, совсем не заметив меня, один что-то сказал другому — и оба засмеялись.

— И это люди Сити! — сказала я.

— Да, дорогая, совершенно с вами согласен. В мое время англичане считали позорным глазеть на мимо проходящих людей. Вы поняли, над чем смеялись эти два де била? Над моей традиционной одеждой. Бедная моя страна, теряя силу, теряет облик. Но что самое тяжелое — она теряет достоинство. Я, в сущности, счастлив, что сэр Уинстон не дожил до сегодняшнего дня. Он был бы несчастлив видеть то, что вижу я.

— Но ведь в какой-то степени доля вины его есть в этом. Он стоял у руля этого корабля и правил.

— Вы не понимаете одной простейшей формулы английской жизни. Здесь не очень многое зависит от того, какого рода личность занимает сегодня квартиру на Даунинг-стрит, 10. Англия падает в пропасть не только потому, что ею правят не те люди. А люди, увы, не те. В консервативной партии, к которой я принадлежу, вообще какие-то парадоксы, а не личности: то женщина в брюках, то мужчина в юбке, иначе и не назовешь Хита и Тэтчер. Но Англия падает не поэтому, Дело в том, что сегодня на исходе двадцатого века объективно наступил последний кризис нашего мира. Скоро конец. Наши политики и дельцы не хотят в этом признаться самим себе, окончательно и спокойно принять новые времена, новые системы.

Он говорил уверенно и спокойно. Даже без оттенка печали, столь естественного для приверженца консервативной партии с 1920 года. Плоть от плоти своей страны и своей системы. Человек, переживший свое время и самого себя. Я ничего ему не ответила, ни о чем более не спросила. Да меня в эту минуту как будто и не было для него. Он говорил это не себе, не кому-то, так, в пространство, без желания и надежды быть услышанным.

Мы вышли к берегу Темзы. Здесь когда-то на деревянной скамье сидел предок мистера Вильямса, разменивал деньги, давал взаймы под проценты, отсюда началась история Сити.

— А знаете, — заключил нашу прогулку старый человек, — откуда пошло слово «банк»? Среди менял было много пришельцев из Италии. По-итальянски скамья — «банко». На скамьях шли все денежные операции, так словцо и застряло, а потом выросло в чине и вон каких высот достигло. По-русски «банк» тоже банк?

— Тоже.

Мистер Вильямс улыбнулся. Законное чувство гордости, что слово, к которому он столь исторически причастен, завоевало мир и все-таки пока еще живо, озаряло его белое лицо.

Тайны Темпля

Кто не любит чувства весны в себе и вокруг! По свойству климата у нас, континентальных людей средней полосы России, оно возникает однажды на исходе февраля или в начале марта, когда еще ни единого признака весны в природе нет, кроме разве чуть приподнятого над зимой солнца, да и его чаще всего не видно за сплошной облачной пеленой. Чувство весны где-то рядом, в воздухе, в необъяснимом запахе, побеждающем даже бензинный городской дух, запахе слабом, слабейшем и сильном тем превращением, которое он производит в человеке.

На английском острове с его ровным климатом чувство весны не так сильно. От того, что нет резких перемен и снега никогда не покрывают землю, а один градус по Цельсию хором признается всеми англичанами сибирскими морозами, первое чувство весны у меня здесь появилось где-то в середине января, попросту в первый солнечный день, после серых дождей, туч, плывущих почти по земле. Люди распахнули пальто, развязали шарфы, и ко мне вернулось любопытство к лицам, несколько притуплённое в дни дождей.

Кто не знает фразы: «лицо — зеркало души». Всегда она мне казалась красным словцом, как и всякое другое красное словцо — отчасти точным, отчасти приблизительным, отчасти несправедливым.

«Душа — объясняет словарь С. И. Ожегова, — есть внутренний психический мир человека, его сознание, мышление». Даже если принять за истину это объяснение «души», столь упрощенное, то и тогда трудно будет согласиться с тем, что коли уж лицо — зеркало, то оно лишь отражает. А не маскирует ли чаще, чем отражает? Или уж на худой конец всеми своими разнообразными выражениями о душе и вообще ничего не говорит? А если заполнить понятие «души» еще и чувствами, еще и свойствами характера, еще исторической ретроспективой развития той или иной индивидуальности — обо всем этом словарь не упоминает, — то лучше всего оставить нам рассуждение о душе, дабы не попасть в область неразрешимых задач и неответных вопросов. Согласимся хоть и не зеркало души лицо, все же многое в нем говорит о человеке.

Жадно гляжу я в эти весенние лица. Англичане. Что ваши глаза и губы, подбородки и лбы могут сказать кого, о чем бы я не знала прежде и чем как ключом смогла бы открыть тайну вашей медлительности и сдержанности, секрет вашей былой власти над миром, за которыми без явного к тому основания мне чудится темперамент большой силы?

Полно, какие тут англичане. Лондонская весенняя толпа — поистине вавилонское столпотворение. Все типы лиц и цвета кожи. Постепенно, не без ошибок, глаз приучается отличать — тонкий овал, глубоко посаженные светлые глаза, прямой нос, заметно выдающиеся вперед узким мысом обе челюсти и зубы, лодочкой сходящиеся к центру губ, длинная шея, и каждый волос толстый, ровный, блестящий, как струна или рыболовная леска.

И все же сколько бы ни наблюдала я и ни делала выводов — не могу сказать, что с успехом безошибочно определяю англичан. Ошибаюсь на каждом шагу. Ибо англичане — понятие ой какое широкое. Жители Корнуола это совсем не то же самое, что жители Ланкашира, люди с заметным ирландским колоритом черт лица и характера, отличаются от тех, кто населяет южное побережье главного острова. Что тогда говорить об уэльсцах, в чьих жилах течет кровь древнейших обитателей острова, или о шотландцах…

Окончательно захлебнувшись в волнах типов и черт, оставила я эту полупустую затею — искать англичан на улицах Лондона. А любопытство к весенним лицам осталось, перейдя в стадию чистого созерцания.