Альбом страсти Пикассо
Шрифт:
– Я думаю, многие бы хотели узнать ответ на этот вопрос, – вырвалось у Лики. – Мария Дмитриевна, а скажите, ваш… ваш близкий друг, отец Вадима, он тоже не говорил ничего об этом альбоме? Я понимаю, прошло много времени. Но, может, вы вспомните?
Собеседницу как подменили. Она плотно сжала губы, бросила взгляд на часы и холодно заметила:
– Не понимаю… Что вы себе позволяете? Я не давала вам никаких поводов предъявлять какие-то глупые обвинения.
– Вы о чем? Какие обвинения? В близости с Липиным-старшим? Но это же ваше дело, и я ему – не жена, и вам – не судья…
– Не было никаких отношений, не говорите
Андрей, провожая глазами удалявшуюся фигурку, присвистнул:
– Вот это дамочка! Ни фига себе картинка вырисовывается. Кажется, я понимаю, что тут могло произойти. Был у меня приятель, Василий. У Васи – жена и ребенок, большой уже лось, лет двадцати. А еще Василий был слаб по женской части, всегда у него любовницы имелись. К одной девчонке он вроде так привязался, что-то типа второй семьи завел. А больше родственников нет, и Вася – парень не бедный.
– Это ты к чему? – поинтересовалась Лика, про себя прикидывая, как бы это половчее затащить строптивого бойфренда к врачу. – Намекаешь на то, что Мария Дмитриевна «заказала» и Таню, и Вадика? Но ведь Липина-старшего убили очень давно!
– И что? Васина любовница именно так и поступила! Время тогда было непростое, убили Васю за неумение делиться. Васина любовница прикинула: при хорошем адвокате гражданский брак приравняют к официальному. Дело за малым: устранить других наследников первой очереди, жену и ребенка Васи. Ее, правда, повязали еще на стадии подготовки преступления, эта курица объявление в газете решила разместить, что-то вроде: срочно требуется киллер… Может, было завещание, по которому этой Соловьевой что-то причитается? Может, всплыло оно только недавно – и вот одну конкурентку уже убили. Второй претендент на наследство, правда, крепче оказался. Но так ли ему повезет в следующий раз?
– А как проверить насчет завещания?
Ответить Андрей не успел, дверь машины снова распахнулась и на сиденье проскользнула гувернантка.
– Я не знаю, как вы обо всем узнали. Но умоляю, не говорите Вадиму, – прошептала она, бледнея под слоем идеально наложенных румян. – Не говорите ему о нашей связи. Я очень любила отца Вадима. Теперь, после смерти Тани, он – единственное, что осталось у меня от Саши…
– Если неприятности могут произойти, то они обязательно происходят, – пробормотал Валерий Павлович, напряженно вглядываясь в дорогу.
Погода испортилась, пронизывающий ветер нагнал тяжелых свинцовых туч, и буквально в считаные минуты хлынул проливной дождь.
«Дворники» «Мицубиси Паджеро» работали с повышенной частотой, но это все равно слабо позволяло четко просматривать трассу.
– Это точно, – подобострастно поддакнул ветеринар. – Закон бутерброда.
«Ублюдок», – мысленно отозвался Валерий Павлович.
Его бесило буквально все: произошедшее у соседей убийство, не проявлявшая в постели особого энтузиазма жена, сорвавшийся выгодный контракт. Чистую правду говорят: пришла беда – отворяй ворота. Да еще и любимые курочки захворали, отказываются от еды, сидят, бедняжки, нахохлившись… У ветеринара (кто бы сомневался) сломался автомобиль, Диана ехать в Москву за врачом отказалась (дела у нее, видите ли, какие-то суперсекретные, о которых даже родному мужу рассказать нельзя). И вот, вместо того, чтобы работу работать, пришлось срываться из офиса и везти ветеринара в деревню.
Обидно.
Но терять курочек еще обиднее.
Только бы любимые птички поправились! С ними ведь душой отдыхаешь; какие цесарочки красавицы, какие умницы!
Он обсуждал с врачом появившиеся у птиц симптомы заболевания, когда вдруг за окном джипа промелькнуло какое-то большое красное пятно.
Почему-то захотелось повернуть голову, присмотреться повнимательнее, и…
Нет, не показалось.
С трассы в кювет вынесло именно машину жены, новенький «паркетник» «Ниссан Кашкай», которым Диана пользовалась меньше месяца…
… В память мама вошла уже некрасивой, с одутловатым лицом, красными прожилками на носу и скулах, пожелтевшими от сигарет зубами и пальцами. Но, наверное, мать помнила себя совсем другой. И очень любила показывать альбом с фотографиями. С чуть пожелтевших карточек улыбалась блондинка, хорошенькая и беззаботная, как принцесса: большие голубые глаза, тоненькая талия, подчеркнутая воздушным платьем, туфли-лодочки.
А еще мама рассказывала Лене истории. Правда, каждый раз – разные. То говорила, что была она актрисой в театре, а потом режиссер стал от нее добиваться понятно чего, и она не согласилась, и уже после этого – ни ролей, ни премий, так и выжил из театра. А на другой день уже была она певицей, и так старалась на сцене, так выкладывалась, что вдруг потеряла голос. Финал всех повествований всегда был один и тот же – пережить крутой вираж судьбы без вина невозможно.
С пьющей матерью жизнь ребенка ужасна; очень рано взрослеешь и понимаешь: да ты просто изгой, жалкий, нищий; все краски мира сияют и переливаются для других. Подружки гуляют в красивых платьицах и морщат носик: «Ах, как мне надоела бабушка, все время кушать заставляет!» А тебе приходится перешивать старую юбку и прятать от мамы пару рублей, чтобы было на что купить хлеба.
Стыдишься ее, вечно пьяную. Из школы возвращаешься, увидишь, как она из магазина с бутылкой «чернил» идет-шатается, – и сердце в пятки, тащишь подружку в другую сторону: переждать, не позориться.
Стыдишься, ненавидишь – но вместе с тем и любишь, потому что она жалкая, потому что родная, потому что больше любить ее некому, и все эти дружки ее, пьяницы, конечно, ни капельки о маме не заботятся.
Как же обидно было Лене! Вот она пол вымоет, обед приготовит и умоляет: «Мамуля, дорогая, не пей больше! Так, как мы живем, жить нельзя! Давай все изменим». И мамочка плачет и обещает: «Конечно, дочка, я больше не буду».
Ее хватает совсем ненадолго: когда на пару дней, когда на неделю. Потом – опять бутылки эти, душный запах перегара и табака, и рвота, и в туалет – под себя, на диван, на ковер – где валяется, там и обмочится…
Может, тогда Лена впервые поняла, что животные намного лучше людей? Когда собачка Жуля щенков нагуляет – она же о малышах так заботится, кормит их, язычком вылизывает, беспокоится, когда кто-нибудь забирает ее щеночка.
Чем больше мать пила – тем отчаяннее Лена мечтала о собственной семье, где будет все то, чего не было прежде: любовь, уважение, достаток, счастливые детские глаза.
Придет принц, сделает счастливой, и жизнь наладится.
Будущий муж, Антон, именно таким и казался: надежным, заботливым, верным.