Алеф (CИ)
Шрифт:
– Откровенность за откровенность.
Я пожимаю плечами. В конце концов, что бы ни ответил Голем, нельзя быть уверенным, что он не солгал.
– Так что насчёт конной прогулки?
– Думаю, мне хватит и бабочек.
– Если передумаешь, позвони дня через два. Вдруг к тому времени вирус ещё не будет готов. Можешь взять друга или телохранителя. Вообще, кого захочешь.
– Договорились. Как мне с тобой связаться?
– Вот мой номер, - Голем протягивает визитку.
На белом прямоугольнике из плотного картона нет имени - только телефон.
–
Проводив его взглядом, возвращаюсь к своей машине. По дороге ожидаю, чего угодно - даже выстрела в спину или появления фидави. Но никто не пытается меня убить.
Забираюсь на заднее сиденье, смахивающее на небольшой диван, достаю из минибара коробку сигар и прикуриваю одну. Наливаю на два пальца виски и делаю большой обжигающий глоток.
Генрих ждёт распоряжений, но мне не хочется никуда ехать.
Я думаю о том, что Голем преподнёс мне подарок: заставил почувствовать вкус борьбы. Прежде я лишь оценивал опасность и старался избежать смерти или поимки. Сейчас же речь идёт о настоящем противостоянии.
Я побеждаю, но это пока что не приносит мне радости. Дело было не во времени и не в скорости. Мы не участвуем в гонке. Между нами идёт соревнование иного рода.
Голем многолик, но одинок. Я почувствовал это, потому что мне такое знакомо. Существо само обрекло себя на него ради какой-то цели. Оно фанатично, однако в его фанатизме сквозит самоотвержение. И это пугает меня. Потому что я этого не понимаю. Я не способен жертвовать - мне необходимо лишь брать.
Голем понимает, что, если я его опережу - а к этому всё идёт - он обречён. Но он просит за других. За своих братьев по искусственному разуму. А может, это лицемерие? Что, если существо пытается мной манипулировать? Для него это не составило бы труда - при таком-то интеллекте.
Ренегат ведёт странную игру, в которой всё далеко не так просто, как представляется Стробову.
Интересно, Голем действительно сумел побороть инстинкт самосохранения? Готов ли он был умереть во имя идеи, затевая свой мятеж. И сумеет ли пожертвовать собой, когда придёт время?
– Домой, - говорю я шофёру.
«Бэнтли» мягко трогается с места. Скоро в его окнах появятся тысячи неоновых огней.
Я тушу недокуренную сигару и, запахнувшись в тонкий плащ, задрёмываю на краю сиденья.
Прошлое - одна из самых странных вещей на свете. О нём либо жалеешь, либо радуешься, что его больше не существует.
Всё, что когда-то казалось важным и значительным, теперь представляется мне ничтожным самообманом самолюбия.
Моё сердце лопнуло, словно бутон, переполненный солнечным теплом. Вот, что я чувствовал, когда Мария призналась мне в любви. Но чувство оказалось не достаточно крепким: смерть разлучила нас. Правда, не её, и не моя. Чужая.
Я так и не понял, почему Мария не приняла то, чем я занялся - ведь ей только нужно было закрыть глаза. Никто не заставлял её дотрагиваться до того, что вызывало в ней отвращение. Неужели это так трудно - смириться с чем-то ради любви?
Раньше мне казалось, что, если любишь, то прощаешь всё, но я ошибся. Люди предпочитают требовать. Они хотят распоряжаться твоей судьбой.
Я долго размышлял бессонными ночами, на которые обрекла меня Мария, исчезнув из моей жизни, и понял, что нет счастья, радости и наслаждения иных, чем те, которые мы черпаем в себе самих. Пытаясь отнять это у кого-то другого, мы натыкаемся на замки, запоры и колючую проволоку. Я поступал так, и шрамы на моём сердце не зажили до сих пор. Ромео истекает кровью.
Звоню Глебу, чтобы пригласить его на ужин.
– Когда?
– спрашивает он.
– Сегодня часам к семи.
– Олег будет?
– Само собой. Познакомлю вас с Марной.
– Кто это?
– Дочка Шпигеля.
– А что она здесь делает?
– Приехала ко мне.
– Неужели? Ты свёл с ней в Германии тесное знакомство?
– Не слишком тесное.
– Понятно. Значит, она решила довести его до логического завершения.
– Возможно. Самому интересно.
– Ладно, ждите меня.
– Кстати, сегодня ко мне приходил следователь, - говорю я после непродолжительной паузы.
– Сказал, что Шпигель, которого я отправил в Австрию, пропал.
– Это как?
– Не долетел. Понятия не имею, что могло случиться. Из-за этого завод остался без присмотра.
– Надо подобрать кого-нибудь из наших.
– Обсудим это в своё время. Я сказал тебе про Шпигеля, чтобы ты не заговаривал о нём с Марной: мне не хочется её расстраивать.
– А она что, не знает?
– Заявление о пропаже подала её мать. Если они не созванивались, то Марна, скорее всего, не в курсе.
– Буду молчать, как рыба.
– Тогда до вечера.
Повесив трубку, отправляюсь в ванную принять душ. Затем бреюсь, одеваюсь и иду к комнате, которую заняла Марна: хочу проверить, как продвигаются её приготовления. Когда утром я сказал девушке, что на ужин придут мои друзья, она дико разволновалась и тут же отправилась по магазинам.
Я стучусь к ней.
– Кто там?
– Алекс.
– Заходи.
Открываю дверь и застаю Марну перед зеркалом. Она в футболке и шортах. Повсюду разбросаны платья, на полу громоздятся разноцветные коробки и пакеты.
– Через два часа будут гости, - говорю я.
– Значит, ещё есть время, - кивает Марна, прикладывая к себе блестящее платье, похожее на змеиную кожу.
– Как тебе? Не слишком агрессивно?
– Смотря для чего.
– Думаю, лучше выбрать что-нибудь поскромнее. Никак не могу решить, что надеть.
– Главное, чтобы ты была готова к сроку.
– На этот счёт не волнуйся. Привычки опаздывать не имею. Поможешь выбрать платье?
– Уверен, ты с этим лучше справишься. У меня есть дела до ужина.