Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
соперниками итальянцев эпохи Возрождения. А импера
торская Россия привлекала внимание интеллигентов
только в той мере, в какой за эти двести лет развива
лось у нас бунтарское и революционное движение. Кон
стантин Леонтьев, полагавший, что огромная тысячелет
няя культура России нашла себе завершение и что ее
дальнейшая жизнь подлежит сомнению, вовсе не был по
нятен большинству. А между тем пришли декаденты и
фактом своего
мы вовсе не новички в истории. Таких декадентов не
выдумаешь. Это были подлинные поэты, и они пришли,
как вестники великого культурного кризиса. Марксисты
были тогда терпимее и культурнее народников. На стра
ницах «Русского богатства» нельзя себе представить
Федора Сологуба или З. Н. Гиппиус, а марксистский
журнал «Жизнь» печатал года за два до «Нового пути»
новых поэтов, пугавших воображение интеллигентов.
И марксисты и декаденты сошлись тогда на невинном
желании «эпатировать буржуа». Позднее, в эпоху «мисти
ческого анархизма», я помню одну квартиру в районе
Загородного проспекта, где собирались большевики, ныне
здравствующие, из коих многие занимают сейчас передо
вые посты в нашей республике. Здесь бывал и я, а у
меня была тогда репутация декадента из декадентов, ибо
я проповедовал тогда «перманентную революцию», ста
раясь оправдать оную «мистически». Это «дела давно ми
нувших дней» — хотя, в сущности, это было так недав
но! — теперь, однако, все это кажется «преданьем стари
ны глубокой...». Декадентство «переплеснулось» за преде
лы литературы. Один из видных теперь политических
деятелей (он же эстет), когда у него умер ребенок, счел
для себя возможным и утешительным читать вместе с
женою у гроба младенца «Литургию красоты» К. Д. Баль
монта, который, вероятно, никогда не рассчитывал на со
перничество с псаломопевцем Давидом.
Одним словом, мы встретились с Блоком в те дни,
когда торжествовала не «органическая», а «критическая»
культура, когда были утрачены связи с коренным и
348
«почвенным». Поверхностная оппозиционность и вольно
думство средней интеллигенции не могли удовлетворить
ни будущих наших «коммунистов», ни тех, кому навяза
ли прозвище «декадентов». Двадцать лет тому назад уже
повеяло духом революции. Сонное царство Александра III,
несмотря на декорацию пасифизма, всем опостылело.
Если бы на его смену пришел какой-нибудь новый вели
кий Петр, может быть, монархия нашла бы еще в себе
силы и волю к жизни, но на престоле сидел несчастный
слепец
был самый подходящий царь для эпохи «ликвидации
дворянского землевладения». И вовсе не случайно имен
но Александр Блок, поэт-декадент, написал «по неиздан
ным документам» трезвую и беспристрастную книжку
«Последние дни императорской власти».
Но кризис культуры вышел за пределы России. Ста
вился вопрос вообще о переоценке «ценностей». Алек
сандр Блок явился к нам на рубеже XIX и XX вв. По
крови на три четверти русский и на одну четверть не
мец, поэт чувствовал реально свою связь с Западом.
Первая глава «Возмездия» дает материал для понимания
мыслей Блока о так называемой европейской цивилиза
ции XIX века. В основу этой цивилизации была поло
жена, как известно, идея прогресса. Поэтому уместно
вспомнить, что в предисловии к «Возмездию» наш лирик
откровенно признается, что концепция его поэмы «воз
никла под давлением все растущей в нем ненависти к
различным теориям прогресса». Предисловие было напи
сано в июле 1919 года, а первая глава начата в
1911 году.
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек.
В ночь умозрительных понятий,
Материалистских малых дел,
Бессильных жалоб и проклятий
Бескровных душ и слабых тел.
С тобой пришли чуме на смену
Нейрастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену
Экономических доктрин,
Конгрессов, банков, федераций,
Застольных спичей, красных слов;
Век акций, рент и облигаций,
И малодейственных умов,
И дарований половинных
349
(Так справедливей — пополам!),
Век не салонов, а гостиных,
Не Рекамье, а просто дам...
Век буржуазного богатства
(Растущего незримо зла!);
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели темные дела...
Эта внутренняя характеристика XIX века вполне со
звучна характеристике «внешней» того же века, которая
всегда на устах наших марксистов.
Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть, и ненависть к отчизне...