Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
но потом — под влиянием всеобщей травли — смутился и
отступил. Это случилось спустя два года после первых на
ших ночных бесед о «перманентной революции».
Все эти метаморфозы наших отношений в связи с те
мою мистического анархизма читатель найдет в письмах
Блока ко мне. <...>
В это же время произошло мое духовное сближение
с Вячеславом Ивановым, который на своих знаменитых
«средах» на «Башне» (он жил в то время на Таврической
улице)
с Блока и кончая многими из теперь всему миру изве
стных большевиков. Его концепция «неприятия мира»
356
встретилась с моим «мистическим анархизмом», и мы
в 1906 году под этим названием выпустили одну книгу
в издательстве «Факелы» 13. Три сборника «Факелов»
стали излюбленною мишенью для обстрела критиков
всех сортов и качеств. Яростнее всего восстали против
«Факелов» те, кому, казалось бы, менее всего надлежало
против них восставать. Тут уж было дело не в иде
ях, а совсем в ином, о чем говорить сейчас невозможно,
да и впоследствии едва ли понадобится 14.
Помимо идей, параллельно с теорией, шла тогда весь
ма сложная запутанная жизнь. Чувство «катастрофично
сти» овладело поэтами с поистине изумительною, ничем
не преоборимою силою. Александр Блок воистину был
тогда персонификацией катастрофы. И в то время, как
я и Вячеслав Иванов, которому я чрезвычайно обязан,
не потеряли еще уверенности, что жизнь определяется
не только отрицанием, но и утверждением, у Блока
в душе не было ничего, кроме все более и более расту
щего огромного «нет». Он уже тогда ничему не говорил
«да», ничего не утверждал, кроме слепой стихии, ей
одной отдаваясь и ничему не веря. Необыкновенно точ
ный и аккуратный, безупречный в своих манерах и жиз
ни, гордо-вежливый, загадочно-красивый, он был для
людей, близко его знавших, самым растревоженным,
измученным и в сущности — уже безумным человеком.
Блок уже тогда сжег свои корабли.
Великое свое отрицание Блок оправдал своими под
линными страданиями. Размножившиеся тогда декаденты
в большинстве случаев из-за моды «эпатировали буржуа»,
и с их легкой руки до наших дней возникающие «школы»
продолжают свое легкомысленное занятие, даже не дога
дываясь, какою ценою купили себе право на это отрица
ние старшие декаденты.
2
Мои отношения с Блоком всегда были неровны. То
мы виделись с ним очень часто (однажды случилось,
что мы не расставались с ним трое суток, блуждая
и
смотреть друг на друга, трудно было вымолвить слово
и прислушаться к тому, что говорит собеседник. На то
были причины.
357
Иногда наши разногласия достигали какого-то преде
ла и находили даже внешнее себе выражение. Эти оттал
кивания случались именно около тех тем, которые каза
лись каждому из нас самыми заветными. Таких «взры
вов» в наших отношениях было три. Первый — это пись
мо Блока о Соловьеве; второй — отречение Блока от
«мистического анархизма»; третий — спор наш об интел
лигенции и народе.
Вот это последнее столкновение произошло в 1908 го
ду по поводу доклада Блока «Интеллигенция и народ»,
прочитанного им сначала в Религиозно-философском об
ществе, а потом в Литературном обществе. Содержание
этого доклада теперь всем известно, потому что в 1919 го
ду «Алконост» издал его вместе с другими статьями
Блока отдельной книжкой.
Доклад Блока был весьма примечателен своим про
роческим духом. Поэт в самом деле с необычайной остро
тою предчувствовал стихийный характер надвигавшейся
революции. Он был сам сейсмографом, свидетельствую¬
шим, что близко землетрясение. Чувство катастрофич
ности всегда было присуще и м н е , — и не эти предчув
ствия вызвали мое возражение Блоку. Мне был неприя
тен в его докладе тот невыносимый, удушающий песси
мизм, которым веяло от всего этого мистического косно
язычия. Я тогда же устно и печатно возражал Блоку 15.
Теперь, конечно, я бы иначе возражал ему, но от
сущности моего тогдашнего возражения я и теперь не
отказываюсь. Я и теперь думаю, что, приписывая нашей
интеллигенции такие свойства, как «индивидуализм,
эстетизм и отчаяние», Блок глубоко ошибался. Я не отре
кусь от моих тогдашних слов: «Неужели не ясно, что
все три темы, влюбившие в себя п о э т а , — индивидуализм,
эстетика и о т ч а я н и е , — все эти темы являются предметом
ненависти нашего интеллигента? Неужели Блок не пони
мает, что влюбленность в эти темы есть крайнее
декадентство? И неужели не очевидно, что декадентство
полярно по отношению к интеллигенции? Интеллигенция,
со времени Белинского утверждавшая идею обществен
ности и народолюбия, со времени Писарева провозгласив