Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

Я: — Но знаете, я-то не убежден, существую ли я.

За последнее время мне иногда кажется, что я — как

верхняя кожица, самая верхняя, ложусь на многое, и это

многое представляю и покрываю собой. Но это многое —

не я. Я — только кожица.

Блок: — Это как бы скромность по отношению к себе

в своих мыслях. И у меня это бывает. Пустота моя

очень ощущается м н о ю , — например, на этих днях. Это

то же. Нет, я думаю, мы действительно

очень похожи.

Вот: ведь у вас бывали экстазы?

— Экстазы?.. На это очень трудно ответить. Дайте

мне какое-нибудь определение... (Блок промолчал, я

продолжал.) Если брать самое общее: выхождение из

чувственного м и р а , — тогда, наверное, да.

Блок: — Но мне кажется, в них еще что-то всегда

есть, кроме выхождения. В конце должно быть слияние

с миром. Как в стихах Владимира Соловьева. У меня

вначале была тоска, а потом радость. Рождается из

тоски, а кончается просветлением.

Я: — То, что вы говорили о людях, то я во время

экстаза испытываю по отношению ко всему миру в целом.

Несуществование мира. Но тоска не разрешается. Впро­

чем, не тоска, а леденящее безумие мира. Конечно, это

нельзя высказать.

Блок: — А знаете, мне кажется, у меня именно то же

бывает. По некоторым признакам.

После нескольких слов о лице, явившемся виновни­

ком нашего знакомства, я продолжал описывать прибли­

зительными словами экстатические состояния, при кото­

рых мировой процесс кажется «феерическим». «Не знаю,

поймете ли в ы , — сказал я Б л о к у , — но другого слова не

подыскать...»

Блок: — Чтобы говорить настоящими словами, иногда

мне кажется — надо преобразиться. Но то, что вы гово­

рите, мне кажется, я могу понять. Могу понять вас и

знаю, почему вам так кажется...

Далее я рассказал Блоку два свои недавние сна, ярко

отпечатлевшиеся в моей памяти. Один из них был

о девушке, которой я во сне крикнул: «А, так вы та, о

которой писал Достоевский!»

— Тогда, во с н е , — говорил я, — я припомнил что-то

с такой быстротой, что когда вспоминаю о скорости своей

368

мысли теперь, в самом деле как-то кружится голова.

Я ясно помню, как сейчас же, во сне же, я забыл то,

что я п р и п о м н и л , — и вместо имени истинного создателя

этой женщины назвал во сне имя наиболее близкого к

нему. Вот что такое слова, их неуловимость... И во сне,

даже во сне, не мог я назвать настоящего слова, которое

ускользнуло от меня...

Блок: — Но вы назвали Достоевского,

и это было

ничего, не правда ли? А у меня гораздо хуже. Я просто

забыл все. Позитивно забыл. И не мог бы назвать даже

приблизительно, как вы.

Я: — Нет, так я не забыл. И думаю, что все это еще

придет снова. Но я полагаю, что наши экстазы — разное.

Блок: — Ах, это одно и то же. У вас, у Диккенса, у

Достоевского. У Диккенса есть одна «Темза в осеннюю

ночь». А у Достоевского это в «Идиоте», когда, напри­

мер, тот <Мышкин> перед встречей с Рогожиным, жду­

щим его с ножом, целый день видит перед собою один и

те же глаза. Или когда он описывает его состояние пе­

ред падучей.

Я упорствую, указывая, что в нас есть что-то чужое.

Вспоминаю его статью, где Блок находит мелким мисти­

цизм этого самого Диккенса и Эдгара По по сравнению

с глубинами Достоевского 5. Блок отвечает, что относи­

тельно Эдгара По он уже переменил мнение, и о Дик­

кенсе тоже. Он стал понимать всю глубину западного.

Наш разговор перешел на обмороки. Я спросил, слу­

чались ли они с Блоком.

— Нет. Только один, но самый незначительный.

— Но все-таки расскажите.

— Не стоит, да хорошенько не помню. Самый обык­

новенный. Мне было тогда лет шестнадцать. Я много чи­

тал в тот день: должно быть, кровь прилила к голове,

и я упал на мгновение без сознания. Вошла мама, и я

сейчас же очнулся. А почему вы об этом спросили?

«Здесь, вероятно, было простое любопытство, а может

быть, худшее...» Я рассказал про свой обморок, тоже

бывший со мною лишь однажды.

— В момент падения вся моя жизнь точно пронес­

лась перед моими глазами. Все ее образы путались

с неестественными образами людей, находившихся со

мною в комнате, которые проплывали, склоняясь снизу

вверх, перед моими глазами... Мое падение длилось... и

мгновение и вместе — не ошибусь, если скажу: время,

369

равное веку... Но с экстазом, как выхождением из чув­

ственного мира, этот обморок не имел ничего общего. Все

образы были из этой жизни, чувственные, так сказать —

«биографические».

Блок: — Нет, у меня при обмороке ничего, даже

и этого, не было.

Я: — Знаете, я думаю, что я совершенно по-своему

понимаю и ваши стихи. Вашу «Прекрасную Даму».

Ведь в ней я вижу вот что: тайну. И мне кажется, что