Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
без приключений, которым всегда полагается быть на
любительской сцене.
Играли в Боблове и на третье лето, 1900 года, но
Блок уже охладевал к этим затеям, почитая себя несколь
ко выросшим. В мае 1900 года он, видимо, под влиянием
возвращения в деревню, в Шахматово и Боблово, вспо
минает пережитое в третьем году уже как отошедшее:
Близка разлука. Ночь темна. 7,5
А все звучит вдали, как в те младые дни:
Мои грехи в твоих
Офелия, о нимфа, помяни.
И полнится душа тревожно и напрасно
Воспоминаньем дальним и прекрасным.
У Менделеевых ставят сцену из «Женитьбы», он не
участвует, так как идут лишь женские роли. Затем в те
чение двух месяцев репетируют «Снегурочку», но не до
водят до конца. Блок — в роли Мизгиря, Любовь Дмит
риевна — Снегурочка. В это третье лето Александр Алек
сандрович играл только в водевиле «Художник Мазилка»,
вел главную роль и, говорят, был очень комичен.
Сентябрь 1922
133
Л. Д. БЛОК
И БЫЛЬ И НЕБЫЛИЦЫ О БЛОКЕ И О СЕБЕ
Dichtung und Wahrheit.
Goethe *
И к былям небылиц без счету прилыгал.
<Крылов> 1
— Да, наверно все так и было!
— Мои рассказы, как все человече
ские слова, правдивы наполовину.
— Да, наверно все так и было. Да,
я это утверждаю! Потому что, слушая
вас, я страдал...
«Отелло» А. де Виньи
<Благословляю все, что> было.
Я лучшей доли не искал.
О, сердце, сколько ты любило!
О, разум, сколько ты пылал!
А. Блок
Непробудная... Спи до срока.
<А. Блок> 2
<1>
Когда писатель умер, мы болеем о нем не его скор
бью. Для него нет больше скорби, как отдаться чужой
воле, сломиться.
Ни нужда, ни цензура, ни дружба, ни даже любовь
его не ломали; он оставался таким, каким хотел быть.
Но вот он беззащитен, он скован землей, на нем лежит
* Поэзия и правда. Гете ( нем. ) .
134
камень тяжелый. Всякий критик мерит его на свой ар
шин и делает таким, каким ему вздумается. Всякий ху
дожник рисует, всякий лепит того пошляка или глупца,
какой ему по плечу. И говорит: это Пушкин, это Блок.
Ложь и клевета! Не Пушкин и не Блок! А впервые по
корный жизни, «достоянье доцента», «побежденный лишь
роком»... 4
Мне ль умножать число клеветников? Ремесленным
пером говорить о том, что не всегда давалось и перу ге
ниальному? А давно уж твердят, что я должна писать о
виденном. И я сама знаю, что должна: я не только ви
дела, я и смотрела. Но чтобы рассказать виденное, нужна
точка зрения, раз виденное воспринималось не пассивно,
раз на него смотрела. Годятся ли те прежние точки зре
ния, с которых смотрела? Нет, они субъективны. Я жда
ла примиренности, объективности, историзма. Нехорошо
в мемуарах сводить счеты со своей жизнью, надо от нее
быть уже отрезанным. Такой момент не приходит. Я все
еще живу этой своей жизнью, болею болью «незабывае
мых обид» 5, выбираю любимое и нелюбимое. Если я нач
ну писать искренно, будет совсем не то, что вправе ждать
читатель от мемуаров жены Блока.
Так было всю жизнь! «Жена Александра Александро
вича, и вдруг!..» Они знали, какая я должна быть, пото
му что они знали, чему равна «функция» в уравнении:
поэт и его жена. Но я была не «функция», я была чело
век, и я-то часто совершенно не знала, чему я «равна»,
тем более — чему равна «жена поэта» в пресловутом урав
нении. Часто бывают, что нулю. И так как я переставала
существовать как «функция», я уходила с головой в свое
«человеческое» существование.
Упоительные дни, когда идешь по полуразвалившимся
деревянным мосткам провинциального городка, вдоль за
бора, за которым в ярком голубом небе уже набухают
почки яблонь, залитые ясным солнцем, под оглушитель
ное чириканье воробьев, встречающих с не меньшим вос
торгом, чем я, эту весну, эти потоки, и солнце, и <шум>
быстрых вод тающего, чистого не по-городскому снега.
Освобождение от сумрачного Петербурга, освобождение
от его трудностей, от дней, полных неизбывным проби-
ранием сквозь путы. Легко дышать, и не знаешь, бьется
ли твое сердце как угорелое или вовсе замерло. Свобода,
весенний ветер и солнце...
135
Такие и подобные дни — маяки моей жизни; когда
оглядываюсь назад, они заставляют меня мириться со
многим мрачным, жестоким и «несправедливым», что уго
товала мне жизнь.
Если бы не было этой сжигающей весны 1908 года 6,
не было других моих театральных сезонов, не было в
жизни этих и других осколков своеволья и само