Александр Гумбольдт
Шрифт:
В первые дни января 1810 года он посылает Гёте экземпляр только что вышедших в свет «Живописных видов Кордильер и памятников культуры американских народов» — очередную часть своего многотомного отчета. «В этой трезвой стране, — пишет Гумбольдт в сопроводительном письме в Веймар, — посреди шумной и пустой суеты я веду полную трудов однообразную отшельническую жизнь. Меня мучает ощущение собственной неспособности быстрее закончить то, что я считаю своим долгом перед самим собой. Мир людей представляется мне мрачным. Картины же большой природы, таинственная уединенность лесов и непобедимая тяга в голубые манящие дали усиливают во мне настроение, которое нельзя назвать бодрым, но которое никогда не мешает моей работе и не лишает меня мужества. Мое здоровье, разные ревматические недуга (последствия лесной сырости), плохо слушающаяся рука — всем этим я уже не стану Вам докучать. Мое самочувствие непременно улучшится, как только я снова окажусь в жарких странах. У меня зреет проект сесть на корабль и отправиться на мыс [Доброй Надежды], пробыть с год в этой южной точке Африки, изучить южные течения, а потом отплыть на
Несмотря на невероятную занятость, Гумбольдт не стал ограничиваться пустыми мечтаниями о новом путешествии, а вскоре действительно начал методично готовиться к нему.
Весной 1810 года обстоятельства вынуждают его брата оставить пост директора управления просвещения, поскольку создание временного государственного совета, в котором тайным советникам предоставлялось право только совещательного, а не решающего голоса, означало существенное ограничение и его полномочий. Вскоре он получает повое назначение: место прусского посланника в Вене; освободившуюся же должность канцлер Гарденберг, бывший патрон Александра в Байрейте, предлагает младшему Гумбольдту. Александр от этого предложения отказывается, «не желая расставаться с положением свободного, независимого ученого».
Беседы, которые он вел с находившейся в Париже делегацией высокопоставленных лиц из России, среди них в первую очередь Гумбольдт называет имя министра торговли графа Румянцева, открывают ему перспективу участия в русской научной экспедиции, которую планировалось осуществить по Сибири, через Кашгар и Ярканд r Тибет. Надо думать, что эти беседы дали какие-то конкретные результаты, если Александр уже в октябре 1811 года отправляется в Вену (и остается там до конца ноября), чтобы попрощаться с братом и его семьей.
Следующая цель — путешествие в Азию
Вскоре выяснилось, что прощание с братом было по меньшей мере преждевременным. Ибо осуществить намеченную цель — «азиатское путешествие» — удалось лишь более полутора десятков лет спустя. Слишком серьезные, почти непреодолимые препятствия вставали на его пути, и прежде всего, разумеется, препятствия политического характера.
«Гумбольдту не было и 24 лет, когда он 11 июля 1793 года в письме бывшему однокашнику по фрейбергской академии, русскому чиновнику из горного ведомства Владимиру Юрьевичу Соймонову выразил пожелание провести геологические или ботанические исследования в Сибири, Крыму или на Кавказе в качестве путешествующего ученого или должностного лица. Это, по нашим данным, первое встречающееся у него упоминание о России как цели путешествия. Конечно, этому высказыванию не стоит придавать слишком большого значения, однако оно свидетельствует о том, что молодой бергмейстер уже тогда включал в свои планы не только тропики, но и Азию. В начале 1801 года в Картахене, в сегодняшней Колумбии, он заявил о своем намерении (которому так и не суждено было осуществиться) совершить обратный путь в Европу через Филиппины, Индию, Персию и Палестину. Это уже второй раз, когда Гумбольдт заводит разговор о путешествии в Азию» [27] .
27
Biermann, Kurt — R. Aus der Vorgeschiehte djer Pl"ane Alexander von Humboldts fur eine russisch — sibirische Forschungs, eise. — Geologische Wissenschaften, 1976, Heft 2, s. 331–336.
Мы знаем, что одним из постоянных приемов, входивших в арсенал научного метода Гумбольдта, было сравнение — как в малом, так и в большом. Курт. Р. Бирман, например, вполне справедливо называет Гумбольдта «мастером по части использования сравнений» и напоминает нам, что Ф. Энгельс, «говоря об элементах сравнительного анализа как о способе мышления, пробившем брешь в консервативном понимании природы, особо упоминает Гумбольдта». Чем обширнее и разностороннее стали его знания после первого большого путешествия, тем явственнее обозначалось у него желание: не оставляя работы над обобщением полученных результатов, познакомиться и с Азией, конечно, не только затем, чтобы сравнить ее природные особенности с американскими, а чтобы «проверить свои наблюдения на совершенно инородной местности. Когда он после пятилетнего отсутствия в Европе снова появился в Париже, — пишет далее Бирман, — он говорил 10 марта 1805 года, в частности, о своем намерении отправиться в районы Крайнего Севера Азии и провести там комплекс наблюдений в период долгой полярной ночи. Начиная с 1807 года поездка в Центральную Азию стала для него решенным делом, о чем знали все друзья и знакомые».