Александр I
Шрифт:
Уже на следующий день Александр отдал приказ по армии о начале войны. В нем было сказано:
"Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные <…> Но все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь Всемогущего Творца Небес, поставить наши силы против неприятельских <…>. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу. Я с вами. На Зачинающего Бог".
Специальный царский манифест о начале войны с Францией заканчивался словами:
"Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем".
Прибыв в действующую армию, Александр не объявил М.Б. Барклая-де-Толли (командующего 1-й Западной армией и военного министра) главнокомандующим и тем самым принял командование на себя. Он одобрил план оборонительных военных действий, разработанный Барклаем, и запретил вести с Наполеоном мирные переговоры до того времени, пока хотя бы один вражеский солдат будет оставаться на русской земле.
Император Александр находился при 1-й Западной армии до отступления ее к Дриссе. Там он оставил главную квартиру и отбыл в Москву, а потом в Санкт-Петербург. Произошло это в ночь на 7 (19) июля. При этот Александр сделал следующее заявление:
"Все люди честолюбивы; признаюсь откровенно, что и я не менее честолюбив <…>. Но когда я подумаю, как мало я опытен в военном искусстве в сравнении с неприятелем моим и что, невзирая на добрую волю мою, я могу сделать ошибку от которой прольется драгоценная кровь моих детей, тогда, невзирая на мое честолюбие, я готов охотно пожертвовать моею славою для блага армии. Пусть пожинают лавры те, которые более меня достойны их".
Генерал А.И. Михайловский-Данилевский пишет:
"Война 1812 года навсегда останется незабвенною, как повесть событий, беспримерных в летописях военных, как память великого подвига императора Александра и любви к нему и отечеству русского народа. Но не тем только будет бессмертна наша Война Отечественная: она довершила собою ряд происшествий, дотоле неслыханных, и начала новую эпоху в истории государств".
Как мы уже говорили, вхождение России в систему Континентальной блокады Англии, придуманную Наполеоном, было для нее крайне невыгодно. Соответственно, Россия постоянно нарушала условия этой блокады, что вызывало недовольство Наполеона. Еще больше оно было усилено фактическим отказом Александра I выдать за него замуж одну из своих сестер. Но конечно же не это было главной причиной войны. Главной причиной были непомерные амбиции Наполеона и его уверенность в своей непобедимости. А на его пути стоял Александр — "во всей силе, во всем величии". Но как "не светить на небе двум солнцам", так, по мнению Наполеона, ему одному должно было господствовать, не имея рядом равного.
Следственно, именно в самом Наполеоне и в его алчности следует искать истинные причины новой войны с Россией, длившейся почти два года и завершившейся для императора французов полным разгромом.
В планы Наполеона, имевшего в начале войны 600-тысячную армию, входила быстрая победа над русскими войсками в одном или нескольких приграничных сражениях, однако планам этим не суждено было сбыться. Первая русская армия под командованием М.Б. Барклая-де-Толли начала отступать на восток. Вслед за ней начала отступать и вторая армия под командованием П.И. Багратиона. Так стал осуществляться план так называемой скифской войны, задуманный Барклаем еще во время войны на территории Финляндии, где русским войскам пришлось столкнуться именно с такой тактикой. Заманивание противника имело следующий смысл: прежде всего, с каждым днем наступавшая армия Наполеона таяла, теряя свое преимущество в численности. Кроме того, в наполеоновской армии быстро начались проблемы с продовольствием, с дисциплиной и болезнями, неизбежными на войне. Более того, с первых же дней войны тылы наполеоновской армии начали беспокоить русские партизанские отряды. Конечно, это были не партизаны в ставшем классическим понимании этого слова (с бородами, косами и вилами), а армейские отряды под командованием опытных офицеров, а посему их эффективность была очень высока, к чему Наполеон оказался совершенно не готов.
Еще раз подчеркнем: идея "скифской войны" родилась задолго до 1812 года, и впервые она была выдвинута именно Барклаем-де-Толли. На этот факт обращает внимание ряд весьма уважаемых авторов. Например, А.И. Попов пишет:
"Очевидно, что русское командование заранее предполагало применить "скифскую тактику", — об этом говорят все распоряжения Барклая перед войной и в самом ее начале".
А вот мнение генерала М.И. Богдановича:
"Весьма неосновательно мнение, будто бы действия русских армий в первую половину кампании 1812 года, от вторжения Наполеона в пределы России до занятия французами Москвы, ведены были без всякого определенного плана <…>. Не подлежит сомнению, <…> что план отступления наших армий внутрь страны принадлежит не одним иностранцам <…> и что главный исполнитель этого соображения, Барклай-де-Толли, сам составил его задолго до войны 1812 года".
Генерал М.И. Богданович пишет о Барклае-де-Толли:
"Давно уже он уверен был в необходимости отступать для ослабления неприятельской армии, и это убедительно доказывается словами, им сказанными знаменитому историку Нибуру в то время, когда Барклай, будучи ранен в сражении при Прейсиш-Эйлау 1807 года, лежал на одре болезни в Мемеле. "Если бы мне довелось воевать против Наполеона в звании главнокомандующего, — говорил тогда Барклай, — то я избегал бы генерального сражения и отступал до тех пор, пока французы нашли бы вместо решительной победы другую Полтаву".
Нибур тогда же довел слова Барклая де Толли до сведения прусского министра Штейна, который сообщил их генералу Кнезебеку, а Кнезебек — Вольцогену и Фулю".
Это свидетельство М.И. Богдановича имеет принципиальное значение, и есть смысл разобраться, откуда авторитетный военный историк взял эту информацию. Сам он ссылается на "Мемуары" французского генерала Дюма, опубликованные в Париже в 1839 году.
Гийом-Матьё Дюма, родившийся в 1753 году, был потомственным дворянином. В феврале 1805 года он получил чин дивизионного генерала, участвовал в сражениях при Ульме и Аустерлице, в марте 1806 года стал военным министром при неаполитанском короле Жозефе Бонапарте, а когда тот занял испанский престол, вместе с ним покинул Неаполь и в июле 1807 года стал военным министром Испании.
Как видим, генерал Дюма был человеком весьма серьезным, и допустить какую-то непроверенную информацию с его стороны крайне сложно. Вот дословно что он пишет в своих "Мемуарах":
"Я узнал, что государственный советник Нибур, сын знаменитого датского путешественника, с которым я познакомился во время пребывания в Гольштейне, находится в Берлине. Я поспешил пойти увидеть его; а так как мы заговорили о предстоящей войне против России и о догадках, которые можно было бы сделать относительно наступательных планов императора Наполеона, он мне сказал, что с тех пор, как он узнал о том, что генерал Барклай-де-Толли стал главнокомандующим русскими армиями, он не сомневается, что тот будет реализовывать план оборонительной кампании, который он представил во время Тильзитского мира <…>. Нибур провел три месяца в Мемеле в близких отношениях с Барклаем-де-Толли, который, будучи тяжело ранен при Эйлау, был перевезен в Мемель, куда перебрался двор Пруссии. Нибур отлично запомнил все детали этого плана комбинированных отступлений, которыми русский генерал надеялся завлечь великолепную французскую армию в самое сердце России, даже за Москву, истощить ее, удалить от операционной базы, дать ей израсходовать свои ресурсы и оборудование, а потом, управляя русскими резервами и с помощью сурового климата, перейти в наступление и дать Наполеону найти на берегах Волги вторую Полтаву. Это было страшное и очень верное пророчество; оно мне показалось таким позитивным и таким важным, что, едва присоединившись к генеральному штабу, я тут же поведал о нем князю Ваграмскому. Я не мог сомневаться, что он не доложит об этом императору, но со мной об этом больше не говорили".
Поясним, что упомянутый Нибур — это Бартольд-Георг Нибур, родившийся в Копенгагене и привлеченный в 1806 году министром Штейном на прусскую службу. А князь Ваграмский — это маршал Луи-Александр Бертье, неизменный начальник генерального штаба Наполеона.
Как видим, генерал Дюма избегает принятых в мемуарах формулировок типа "по слухам…" или "рассказы вали, что…", а называет конкретные имена людей, и это все были люди весьма ответственные и не склонные к фантазиям. В связи с этим довольно спорным выглядит мнение историка В.М. Безотосного, который пишет: