Александр I
Шрифт:
– Что же ты, сродни князьям-то приходишься? – допытывалась у Николая странница.
– Нет, я чужой им.
– Видно, из дворовых будешь?
– И не из дворовых… приёмыш я княжеский.
– Как?.. Как ты сказал? – вся встревоженная, переспросила странница.
– Приёмыш, говорю я; меня младенцем к княжеским воротам подкинули, – пояснил ей Цыганов.
– А звать тебя как?.. Звать-то? – бледнея, спрашивала его задыхающимся голосом богомолка, не спуская с него глаз.
– Николаем, – ответил молодой человек.
– Николаем… Николаем…
Цыганов это заметил.
– Что с тобою, ты нездорова? Дрожишь.
– Крест, крестик покажи мне… покажи.
– Какой крестик?
– Твой – что на тебя при крещении надели.
– Что ты, зачем? – удивился молодой человек.
– Покажи, Христом Богом прошу покажи.
– Ну, вот. Смотри, пожалуй…
Цыганов расстегнул пуговицы сюртука и достал свой тельный небольшой золотой крест, на нём были вырезаны две буквы В и М.
Странница пристально осмотрела этот крест и крик радости вырвался у ней из груди:
– Сын мой, Николюшка. сыночек! – она крепко обняла молодого человека и замерла, не выпуская его из своих материнских объятий.
– Постой, постой, может ты ошибаешься – стараясь высвободиться из объятий странницы, сказал Николай.
– Я-то ошибаюсь? Разве сердце матери может ошибиться? Ты мой сыночек, Николюшка! Двадцать лет тебя не видала, трудно признать, всё-таки признала, сердце на тебя указало Ведь материнское сердце – вещун. Родной ты мой!
– Матушка, матушка!
И молодой человек бросился обнимать свою мать. Её слёзы он смешал со своими слезами. Когда первый порыв радости прошёл, Николай обратился к матери с такими словами:
– Матушка, кто же мой отец?
– Не спрашивай, сынок, не спрашивай.
– Почему же? Мне хочется знать – жив ли он?
– Жив, Николюшка, жив твои отец.
– А кто он, матушка?
– Важный барин. Да не спрашивай сынок, не растравляй мою сердечную рану: спросы твои тяжелы. Я теперь так счастлива, так счастлива!.. Ведь более двадцати годов прошло, как я с тобою рассталась, тогда ты был младенчик махонький, а теперь ишь какой вырос! Хороший ты мой, пригожий!..
Счастливая мать любовно и весело посматривала на своего сына, она своею загорелою рукою гладила его по голове ласкала, миловала.
Николай сидел, понуря голову он что-то обдумывал.
– А зачем, матушка, меня ты бросила у княжеских ворот? – спросил он, пристально посматривая на мать.
– Не я это сделала, а другие за меня. Разве у меня поднялись бы руки на такое дело? Ведь матери с дитём своим расстаться – что с жизнью! Да ты, Колюша, дороже жизни мне!
– Матушка зачем же ты в гу пору отдала меня, зачем меня подкинули?
– И не отдала бы, сынок, да сильно в ту пору хворала, без памяти, слышь, была; не помнила, как тебя отняли от моей материнской груди.
– Так не скажешь, матушка, кто мой отец?
– Теперь не скажу сынок, время придёт – сам узнаешь.
– Мучительно мне это. родная больно мучительно!
– Что, Николюшка, что? – с беспокойством спросила мать у молодого человека.
– А эта безвестность – мать я нашёл, а отца?
– Отца ты, дитятко, никогда не найдёшь забудь про него – он важный барин, где ему об нас помнить. Стара стала Марья, не нужна, а в былое времечко твой отец-то, важный барин, у меня, простой мужички, чуть руки не целовал, голубушкой, любой своей звал. Ну что былое вспоминать, что было, то давно давно прошло.
– А любил тебя мой отец? – спросил у матери Цыганов.
– Любил, говорю чуть руки мои не целовал, крепко любил! Из-за той его любви греховной много я горя лютого перенесла, много слёз горючих выплакала, Ох, грешница, великая я грешница! Но меня ты, сынок, не суди!
– Я не судья тебе, матушка
– Ведь не девкой я с ним спуталась, я была мужняя жена. Мужа своего через ту любовь грешную погубила. Да, да, погубила, погубила.
– А кто у тебя был муж?
– Простой дворовый – тихий был парень, умный, а как меня любил, как голубил, ведь души моей не чаял. Берёг меня, да от князя не сумел сберечь.
– Матушка! Мой отец князь Гарин? – чуть не крикнул молодой человек, прерывая свою мать. Он догадался, о каком князе речь.
– Как? Разве я тебе про то сказала? – испугалась Марья – так звали мать Цыганова.
– Да, да, матушка, ты сейчас сама проговорилась.
– Ну, если проговорилась, что же – отпираться не буду. Да, сынок, твой отец – князь Владимир Иванович Гарин.
– Боже, я сын князя, матушка, матушка, мы счастливые с тобою люди. Захотим – мы богаты; только есть ли у тебя доказательства, что я сын князя?
– Есть, есть! Крест, что у тебя на груди, – подарок князя; вот, посмотри, – видишь? На кресте вырезаны буквы, это значит Владимир и Марья. Ещё хранятся у меня княжеские письма, ведь я грамотная, читать и писать умею. Да чему ты обрадовался, сынок? Про какое богатство говоришь?
– Про княжеское, ведь князь очень богат.
– Что же мне до его богатства? У него я не возьму денег; да и тебе не посоветую. Полюбила я князя не из-за денег, не из-за корысти.
– За что же, родная, ты его полюбила?
– По нраву мне пришёлся, ну и полюбила.
– Теперь, матушка, я тебя никуда не отпущу, – сказал Николай, – в Москву тебя повезу, там мы и жить с тобою будем. Я займусь торговлей, денег у меня малая толика есть.
– Погостить у тебя, в Москве, сынок, я погощу, а жить совсем не останусь.
– Почему же?
– Такое обещание дала я Господу: до самой смерти своей по святым местам ходить, по обителям и монастырям. И должна я выполнить своё обещание. Грехи свои я замаливаю; а грехов у меня много, и не замолить мне свои грехи большие. Ну, теперь я отдохнула, Николюшка, пойдём! – проговорила, вставая, Марья.