Александр II, или История трех одиночеств
Шрифт:
Судьба и карьера Якова Ивановича Ростовцева настолько необычны, что до сих пор вызывают у исследователей заметное недоумение. Собственно говоря, речь идет лишь об одном его поступке, совершенном 12 декабря 1825 года. В тот день в девять часов вечера в Зимний дворец явился подпоручик Ростовцев и сообщил великому князю Николаю Павловичу о надвигавшемся восстании декабристов. Казалось бы, что же здесь неясного? Еще один доносчик-доброволец решил отличиться, «спасая» царя и отечество. Но Ростовцев не только не выдал никого из известных ему декабристов, но и передал будущему императору письмо, в котором и кроется некая загадка. В нем содержался следующий пассаж: «... Государственный Совет, Сенат, может быть гвардия будут за вас; военные поселения, отдельный Кавказский корпус решительно будут против». Иными словами, подсчитывая силы pro и contra царской власти, Ростовцев пытался запугать Николая Павловича призраком гражданской войны, заставить его пойти на переговоры с революционерами.
Появление подпоручика, знакомого с планами дворянских радикалов, в Зимнем дворце – абсолютная самодеятельность, но не предательство, а попытка самому, в одиночку, предотвратить кровавую междоусобицу, оказать давление на великого князя и помочь декабристам добиться их целей мирными средствами. Утопические надежды Ростовцева
Яков Иванович, как человек сугубо военный, совершенно не был готов к законодательной деятельности, связанной с аграрным вопросом. И тем не менее Александр II был точен с выбором сановника на пост председателя Редакционных комиссий. За несколько месяцев напряженной работы Ростовцев сделался специалистом в порученном ему деле, изучив не только историю крестьянского вопроса в России, но и земельные законодательства ведущих европейских государств. Кроме того, Ростовцев, в силу давней «декабристской» истории, о которой говорилось чуть выше, и независимого служебного положения, не принадлежал ни к одной из придворных группировок и не был ставленником ни одного из министерств. Прекрасный организатор, человек основательный, он отличался абсолютной незлобивостью, умением прислушиваться к чужому мнению и уважением к профессиональным знаниям своих подчиненных.
С февраля-марта 1859 года Ростовцев начал подбирать состав Редакционных комиссий, и первым их сотрудником стал Н. А. Милютин, сделавшийся вскоре главным помощником Якова Ивановича. Редакционные комиссии оказались уникальным для России учреждением. Они не только были призваны выработать важнейшие для страны законодательные акты, но и в нарушение всех традиций сделались независимыми от высших государственных органов – Государственного Совета и Главного комитета. Да и состояли они не только из чиновников, но и из экспертов-специалистов, не получивших за свою работу никакого жалованья, а потому полностью независимых. Заботясь об авторитете подчиненного ему учреждения, Ростовцев добился того, чтобы на третий день заседаний комиссий их члены были представлены Александру II.
Император сказал им: «Вы призваны, господа, совершить большой труд. Я буду уметь оценить его. Это дело щекотливое, я знаю. Мой выбор пал на вас; обо всех вас я слышал от вашего председателя; он мне всех рекомендовал. Я уверен, что вы любите Россию, как я ее люблю, и надеюсь, что исполните все добросовестно и оправдаете мое к вам доверие... Я надеюсь, что с вами мы проведем это дело к благополучному окончанию». К началу лета 1859 года ценой подлинно героических усилий проекты отмены крепостного права в России были готовы 47 , и летом в Петербург стали съезжаться депутаты от губернских дворянских комитетов. Условия их созыва были тщательно продуманы Министерством внутренних дел, и в столицу вызывались по два депутата от каждого комитета, причем один из них должен был представлять сторонников реформы, другой – ее противников. Шансы сторон, таким образом, уравнивались, что давало верховной власти свободу маневра в работе с депутатами и надежду на благополучное ее завершение 48 .
47
Работа Редакционных комиссий продолжалась и после окончания их официальных ежедневных заседаний. «Собирались мы, – вспоминал П. П. Семенов-Тян-Шанский. – у Милютина по вечерам пять или шесть раз в неделю. Приезжали мы к 9 часам вечера и засиживались до 3, 4 и даже 5 часов утра». Уходили собравшиеся от Николая Алексеевича через парк возле Министерства внутренних дел, где уже вовсю заливались соловьи. Милютин, смеясь, говорил, что поют не птицы, а спрятавшиеся в кустах чиновники министерства, которые таким образом выражают сочувствие коллегам-полуночникам. Названия печатных трудов Редакционных комиссий занимают в библиографическом указателе 12 страниц убористого текста – и все это за полтора года работы.
48
Депутаты губернских дворянских комитетов съезжались в Петербург не одновременно, а как бы в два приема. В августе 1859 г. столица приняла представителей 21 губернского комитета («депутаты первого созыва»), а в феврале 1860 г. – «депутатов второго созыва», то есть представителей оставшихся губерний. В силу различных почвенно-климатических условий губерний и неодинаковой собственной политической позиции депутаты так и не сумели договориться о совместном выступлении против правительственной программы преобразований.
Но депутатов возмутило не это обстоятельство. Их потрясло то, что ранее им говорили, будто они призваны обсуждать коренные основы реформы, теперь же вдруг заявили, что проект готов и они должны предложить лишь методы его применения в конкретных местностях. Объявление о превращении их из законодателей в «ходячие справочники» произвело на депутатов впечатление разорвавшейся бомбы, ведь они привезли с собой массу предложений от губерний по поводу основополагающих принципов отмены крепостного права. Теперь же ни эти предложения, ни адреса протеста, написанные депутатами уже в Петербурге, в расчет приняты не были. Об отношении к ним императора можно судить по тому, что на полях некоторых из поданных ему проектов он начертал: «Никогда!», «Не должно быть допускаемо!» и т. п. В целом же монарху некогда было читать две тысячи листов, составивших три пухлых тома депутатских предложений. Вся эта история, попахивавшая грубым обманом первого сословия правительством, вызвала сильный ропот в провинции, и губернские дворянские комитеты решили вступиться за своих представителей.
В данном столкновении власти и провинциального дворянства есть некая тонкость, мимо которой пройти просто так было бы непозволительно. Дело в том, что очень велик соблазн усмотреть в заявлениях помещиков первый лепет просыпавшегося общественного мнения, отстаивавшего достаточно демократическое требование – расширить полномочия дворянских органов на местах. Однако для России конца 1850-х – начала 1860-х
49
Первая неясность, которая бросается в глаза, когда речь заходит о демократии, – это то, какой, собственно, ее тип имеется в виду. Ведь существует понимание демократии с позиции силы: «Народ всегда прав!», то есть абсолютизирующее правоту большинства по отношению к меньшинству. И существует понимание демократии, базирующееся на общечеловеческих ценностях, с точки зрения которого большинство может быть право далеко не всегда.
На взгляд автора, демократия – это принятие законов, в основу которых положено признание ценности личности, уважения ее прав, а также неукоснительное соблюдение этих законов всеми органами, организациями и частными лицами. Сложности начинаются позднее, когда выясняется, что демократия в чистом, идеальном виде не существует. Ведь защита интересов одного субъекта демократического общества часто (если не всегда) приводит к нарушению каких-то прав или интересов другого его субъекта.
Значит, речь должна идти о преимущественной защите интересов определенных слоев населения. Каких же именно? Здесь дело не в количественном составе слоев, а в том, какой из них в данный момент ближе к идеалу, выбранному данным обществом. Иными словами, основная трудность заключается в определении идеала для неустойчивых или неопределившихся обществ. В них идеалом зачастую становится то, что не было, нет и не может быть идеалом, или то, о чем его члены имеют смутные, превратные представления.
Чтобы избежать нежелательных последствий политических баталий, нужно, наверное, согласиться с тем, что демократия – это не соло какой-то одной социальной или политической силы, считающей себя хранительницей демократических сокровищ. Говоря широко, демократия – это и есть общественное согласие, ради которого все цивилизованные политические силы готовы пойти на серьезный компромисс, не выбрасывая при этом, естественно, своих программных установок.
Некоторые провинциальные собрания составили адреса, указывающие на необходимость одновременно с отменой крепостного права преобразовать на новых началах и различные отрасли государственного управления (вот когда первое сословие России доросло до понимания планов, вынашивавшихся в свое время Александром I). Надо сказать, что некие подобные преобразования намечались и самим правительством, но предводителям дворянства, допустившим подачу наиболее «дерзких» адресов, были объявлены выговоры, а в Твери разыгралась целая история, в результате которой А. М. Унковский и А. И. Европеус были высланы в Вятку и Пермь 50 . В это время Александр II резко противостоял попыткам общества вторгнуться в дела, являвшиеся прерогативой монарха. И дело здесь совсем не в амбициях государя, во всяком случае не только в них. В разговоре с предводителем звенигородского дворянства Голохвастовым император сказал: «Теперь вы, конечно, уверены, что я из мелкого тщеславия не хочу поступиться своими правами! Я даю тебе слово, что сейчас, на этом столе, я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убежден, что это полезно для России. Но я знаю, что сделай я это сегодня, и завтра Россия распадается на куски. А ведь этого и вы не хотите».
50
В самом начале 1862 г. тверское дворянство обратилось к императору с адресом, в котором, в частности, говорилось: «Осуществление этих реформ невозможно путем правительственных мер... Свободные учреждения, к которым ведут эти реформы, могут выйти только из самого народа, а иначе будут одною только мертвою буквою и поставят общество в еще более натянутое положение. Посему дворянство... ограничивается указанием того пути, на который оно должно вступить для спасения себя и общества. Этот путь есть собрание от всего народа без различия сословий». В результате этого обращения к монарху тринадцать тверских дворянских депутатов были арестованы и пять месяцев провели в Петропавловской крепости. После этого им грозило двухлетнее тюремное заключение, но по ходатайству генерал-губернатора Петербурга дело ограничилось уже закончившимся предварительным заключением.
Основное разногласие между властью и обществом в 1859 году, связанное с готовящейся отменой крепостного права, лучше других выразил Я. И. Ростовцев. «Главное противоречие, – писал он в очередной записке императору, – состоит в том, что у комиссий и у некоторых депутатов различные точки исхода: у комиссий – государственная необходимость и государственное право; у них – право гражданское и интересы частные, они правы со своей стороны, мы со своей. Смотря с точки зрения гражданского права, вся начатая реформа, от начала до конца, несправедлива, ибо она есть нарушение права частной собственности, но как необходимость государственная, реформа эта законна, священна и необходима». С правительственной позицией все более или менее понятно, а что предлагали его оппоненты? Как конкретно помещики выразили свою «правоту»?
Адреса, написанные дворянскими депутатами в Петербурге, можно условно разбить на три группы. Первые констатировали, что освобождение крестьян означает полное разорение душевладельцев и не может не сказаться на крепости устоев государства. Авторы другой группы адресов изъявили согласие даровать крестьянам свободу, но одновременно предлагали создать хозяйственно-распорядительное управление, общее для всех сословий и основанное на выборных началах для того, чтобы без потрясений основ миновать переходный период. Третьи – требовали созвать уполномоченных от дворян, которые под руководством императора и создадут новый проект реформы.