Александр III и его время
Шрифт:
Основы государственного устройства русской империи наследнику престола читал Модест Андреевич Корф. 1 июня 1865 г. Александр Александрович отметил в своём дневнике: «В 1/2 1 был у меня в первый раз М. А. Корф. Начал он очень хорошо и умно, надеюсь, что будет так продолжаться». Действительно и все последующие лекции его были прослушаны великим князем с большим интересом. За плечами Корфа была довольно насыщенная кабинетная жизнь. Родился он в Петербурге в 1800 г. Происходил из старинного дворянского рода Вестфалии. Был лицеистом первого выпуска. С 1826 г. работал у знаменитого М. М. Сперанского во втором отделении императорской канцелярии, участвовал в подготовке «Полного собрания законов» и «Свода законов». Корф выделялся высокой культурой и государственным умом. Он олицетворял собой деликатность и вежливость, приличие в поведении и речах. Немало значимых, общедержавных документов прошло через его руки на посту управляющего делами Комитета министров, Государственного секретаря, начальника Второго отделения императорской канцелярии, председателя Департамента законов
Помимо вышеназванных педагогов занятия с цесаревичем проводили и другие преподаватели. Французскому языку продолжал обучать его М. Реми, который находился рядом с великим князем с его ранних лет. Государственное право изучал с наследником Г. Пискарёв, английскую литературу преподавал М. Мечин. Когда 31 мая 1865 года он провёл последнее занятие, великий князь отметил в своём дневнике: «Мне всякий раз жаль кончать с каждым учителем занятия, потому что разом прерываются все близкие отношения между учителем и учеником, а иногда эти отношения бывают очень хорошие. М. Мечин — человек солидный и отличный англичанин, которого мы все любили и любим, но с ним по крайней мере я буду ещё видеться, потому что он будет продолжать с моим братом Владимиром». Бесспорно, чтение курсов различных наук расширяло кругозор нового наследника, но, по всей видимости, не могло изменить основные черты его сложившегося характера. Кроме того, новое положение великого князя возлагало на него, так сказать, представительские функции, что ограничивало время для учёбы. Цесаревич вынужден был вместе с государем соблюдать церковный и светский этикет, бывать на различных официальных заседаниях, приёмах, визитах и встречах, смотрах, парадах и балах, тем более что Александр II «дорожил тем, чтобы новый наследник везде являлся и везде его сопровождал».
3. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Величайшая радость в жизни человека — быть любимым, но не меньшая — самому любить.
Плиний Младший
Издавна известно, что ничто не усиливает любви так, как неодолимые препятствия. В полной мере эта истина соответствует той любви, которая возникла между двумя сердцами — великого князя Александра Александровича и фрейлины его матери, княжны Марии Элимовны Мещерской.
Впервые он увидел её весной 1864 г. в свите императрицы. Молодая фрейлина была довольно мила: стройная брюнетка, приветливая и общительная. Великого князя она пленила своей элегантностью и живостью ума. От самого рождения судьба её несла некоторый отпечаток трагизма. Мария была дочерью князя Элима Петровича Мещерского и его жены Варвары Степановны (в девичестве Жихаревой). Родилась она 12 февраля 1844 г. Отец её известен как сотрудник русских альманахов и журналов, поэт, писавший преимущественно на французском языке. Служил он в качестве атташе русского посольства в Дрездене, Турине и Париже, был корреспондентом Министерства народного просвещения, имел придворное звание камер-юнкера, а также чин титулярного советника.
Элим Петрович многое сделал для укрепления культурных связей между Россией и Францией, ознакомления французского читателя с современными ему русскими поэтами: А. С. Пушкиным, В. А. Жуковским, Е. А. Баратынским, В. Г. Бенедиктовым, И. И. Козловым, Н. М. Языковым и другими. Современники отмечали европейскую образованность, благородство натуры и «русский дух» Мещерского. Вёл он богатую, беспечную светскую жизнь, имел красивую внешность и экзальтированность человека, исполненного романтических причуд, был краснобаем и задиристым дуэлянтом. Умер 7 ноября 1844 г. от водянки, сопровождающейся истощением, на 47-м году жизни, когда Марии не исполнилось и года. Мать, красивая молодая женщина, оказалось в сложном положении, средств для существования осталось немного. В то же время взаимоотношения со свекровью — безбедной, но своенравной Екатериной Ивановной (урождённой Чернышёвой), разведённой с мужем, обер-прокурором Священного синода, сенатором, князем Петром Сергеевичем Мещерским, — не сложились.
Детские годы Марии прошли в одном из красивейших городов мира — Париже и на Лазурном берегу Средиземного моря, во Французской Ривьере, под контролем то матери, то бабушки. В пятнадцать лет она потеряла мать, бабушка Катя перевела её в Ниццу, где она была взята под покровительство императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая I. Мария за границей почти всё время болела. Когда ей исполнилось 18 лет, состоялся переезд «парижской сиротки» в Петербург, в дом на Сергиевскую к тётке — княгине Елизавете Александровне Барятинской (до замужества кн. Чернышёвой). Граф С. Д. Шереметев в своих мемуарах пишет: «… я был в полку, когда прибыла в дом Барятинских девушка очень молодая, с красивыми грустными глазами и необыкновенно правильным профилем. У ней был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица… Красивое, словно выточенное лицо с глубоким выражением глаз, в ней было что-то загадочное, она была молчалива и на меня смотрела несколько свысока» (354, с. 71).
«Нельзя сказать, — продолжает Шереметев, — чтобы княгиня Барятинская её баловала. Напротив того, она скорее держала её в чёрном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около неё… Присутствие такой скромной и красивой девушки не могло остаться не замеченным. Хотя она говорила не совсем правильно по-русски, но старательно, пребывание за границей, конечно, давало себя чувствовать, хотя она и старалась втянуться в новую обстановку. Впрочем, дом княгини Барятинской всего менее был русским домом, несмотря на присутствие хозяина, князя Владимира Ивановича» (354, с. 415). По протекции родственников Мария была представлена императрице Марии Александровне, супруге Александра II и получила фрейлинский шифр. С первых дней пребывания в России, по её признанию, она почувствовала себя хорошо как никогда.
И вот встреча с наследником престола… Ей 20, ему 19 лет. Имело ли это значение тогда? Возможно. Ведь девушка, как правило, в эти годы опережает юношу в своём развитии. Не будучи красавицей, в строгом смысле, она была довольно симпатична, приветлива и добра, отличалась откровенностью, насмешливостью и остроумием. Кроме того, она была хорошо воспитана, изящна и грациозна, неплохо разбиралась в литературе, искусстве и музыке, прекрасно владела французским и английским, играла и рисовала, писала стихи, ездила верхом на лошади.
Уже после первых встреч открытый и честный Александр почувствовал глубокую симпатию к Марии и естественную потребность видеться с ней. Находясь в Царском Селе в мае и июне 1865 г., почти ежедневно он бывает на вечерних собраниях у императрицы в Китайской комнате Большого дворца, где видится с молодой фрейлиной. После 12 апреля 1865 г. императрица, всегда от природы сдержанная, ещё более ушла в себя и ограничивалась узким кругом избранниц. Помимо государя и отдельных высокопоставленных лиц, приглашаемых на эти вечерние собрания, здесь собиралась блестящая компания молодёжи, группировавшаяся вокруг нового цесаревича. Сюда входили оба его адъютанта П. А. Козлов и князь В. А. Барятинский (Бака), брат Владимир, граф И. И. Воронцов-Дашков, Мария Мещерская и её подруга фрейлина Александра Васильевна Жуковская, которая всего на два года была старше её. Общего разговора на этих вечерах, как правило, не было, играли в карты, в лото, рассматривали картины, рисовали и т. д. Александр Александрович скрупулёзно фиксирует в своём дневнике встречи с Марией Элимовной Мещерской. «… В собрании (3 июня) играли все в лото, очень было приятно, потому что я сидел около М. Э.», через день «сидел как обыкновенно возле моего милого друга, потому что большего я и не желаю, как быть её другом», «… играли (7 июня) в мистигри, сидел как обыкновенно. Каждый день тоже самое было бы невыносимо, если бы не М». «Покатавшись в Павловском (8 июня), на возвратном пути нашёл М. Э. и А. В. (Жуковскую) на Луговой дорожке под деревом, сошёл с лошади и присел к ним; разговаривали около 20 минут, потом отправился домой», «… я поехал по Английской дороге (10 июня), нашёл там М. Э. и А. В. и гулял с ними по лесу». Александр испытывает потребность видеться с Марией. «… Отправился с А. Б. в Павловск (11 июня) и гуляли в парке в надежде встретить М. Э.». Вечером в собрании «веселились немало, я почти всегда бываю в духе по милости моей соседки». В дневнике Александра покоится высохший цветок от М. Э., преподнесённый ею в Царском Селе 11 июня 1865 г. «17 июня катался под парусами с М. Э. и А. В.», «проводили М. Э., А. В. до церкви». 18 июня катались в лодке, в которой «сидели папа, М. Э., А. В., а Алексей и я гребли».
Тёплые отношения цесаревича с Марией Мещерской становятся заметными для окружающих. Поздно вечером, почти до часа ночи у Александра задержался В. П. Мещерский, которому он откровенно читал свой дневник. «Было много интересного, — отмечает наследник, — в особенности разговора В. П. с кн. Вяземским, который касался лично до меня и моих отношений к М. Э.».
На следующий день Александр, встретив Марию с её неизменной подругой Жуковской на Английской дороге от Царского Села к Павловску, решается предупредить её о возникших сплетнях в свете. «Я давно искал случая ей сказать, — помечает он в дневнике, — что мы не можем быть в тех отношениях, в каких мы были до сих пор. Что во время вечерних собраний мы больше не будем сидеть вместе, потому что это даёт повод к различным нелепым толкам и что мне говорят уже об этом многие. Она совершенно поняла, и сама хотела мне сказать это. Как мне ни грустно было решиться на это, но я решился… Но наши дружеские отношения не прервутся, и если мы увидимся просто без свидетелей, то будем всегда откровенны. М. Э. мне сказала между прочим: «Ma seule priere pour vous sera toujours, que les hommes, ce que vous etes a prisent» («Я умоляю вас: оставайтесь всегда таким, каким вы есть сейчас»), Я её очень благодарил за это чувство ко мне и сказал, что теперь трудно меня испортить, потому что мой характер уже немного сложился, и что я твёрд в своих убеждениях, но всё-таки я буду только тогда покоен, когда женюсь…. На прощание мы обругали порядком le beau monde (бомонд) за его интриги, я сел верхом и, простившись с милыми собеседницами, отправился на рысях домой».