Александр III и его время
Шрифт:
Глава восьмая ВЫБОР ПУТИ
1. МАНИФЕСТ 29 АПРЕЛЯ 1881 Г.
Окончательно все акценты были расставлены в царском манифесте 29 апреля 1881 г., в котором чётко заявлялось о незыблемости самодержавия и твёрдом правительственном курсе. Либеральные министры узнали об этом «громовом ударе» только накануне поздно вечером на совещании у графа Лориса-Меликова, куда министр юстиции Набоков привёз корректуру манифеста. «Такая неожиданная новость, — писал Милютин, — поразила нас как громом: какой манифест? Кем он изготовлен? С кем советовался государь? Сконфуженный Победоносцев объявил, что это произведение его пера: что вчера государь призвал его в Гатчину и приказал сочинить манифест с тем, чтобы сегодня он был напечатан, а завтра по прибытии государя в Петербург, обнародован… Гр. Лорис-Меликов и А. А. Абаза в сильных выражениях высказали своё негодование и прямо заявили, что не могут оставаться министрами. Я присоединился к их мнению. Набоков, Игнатьев и бар. Николаи, хотя сдержаннее,
29 апреля царская чета приехала из Гатчины в столицу, использовав кружной путь через Тосну по Николаевской железной дороге. Намеченный парад на Марсовом поле прошёл вполне успешно. Императрица с великой княгиней Марией Павловной, как отметил военный министр, «в коляске а la Domon объезжала линии войск за государем». После завтрака у принца Ольденбургского царь с супругой, несмотря на плывущие льдины, переехал на катере через Неву, чтобы поклониться могиле покойного Александра II. Затем они побывали во временной часовне, построенной на месте его смертельного ранения, и в 3 часа отправились в Гатчину тем же кружным путём.
Внимание всех мыслящих людей в этот день приковал обнародованный манифест. Как отмечали современники, манифест «под оболочкой тяжёлой риторической фразеологии» отчасти дышал вызовом, угрозою, и в то же время не содержал в себе ничего утешительного ни для образованных классов, ни для простого народа. В начале манифеста говорилось об условиях вступления на престол и характеризовалась политика Александра III. В главной части его твёрдо определялся внутриполитический курс: «Но посреди великой нашей скорби глас Божий повелевает нам стоять бодро на деле правления в уповании на Божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на неё поползновений. Да ободрятся же поражённые смущением и ужасом сердца верных наших подданных, всех любящих отечество и преданных из рода в род наследственной царской власти» (ПСЗ, 3 собр., т. 1, № 18). Завершался манифест призывом «всех верных подданных служить нам и государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю русскую, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения и водворению порядка и правды в действия учреждений, дарованных России благодетелем её, возлюбленным нашим родителем» (там же). Итак, торжественно провозглашался несокрушимый, прочный курс самодержавия, который не оставлял никаких надежд на дальнейшие преобразования и демократизацию жизни государства.
На просвещённые, гуманные элементы общества манифест произвёл тяжёлое, удручающее впечатление. В то же время сторонники консервативной линии, охранительных начал восторженно приветствовали опубликование манифеста. «Теперь мы можем вздохнуть свободно, — писали «Московские ведомости» Каткова. — Конец малодушию, конец всякой смуте мнений. Пред этим непререкаемым, пред этим столь твёрдым, столь решительным словом монарха должна, наконец, поникнуть многоглавая гидра обмана. Как манны небесной народное чувство ждало этого царственного слова. В нём наше спасение: оно возвращает русскому народу русского царя самодержавного» (410, 30 апреля 1881 г.). Либеральная пресса в лице «Голоса», «Страны», «Порядка» и других газет откликнулась на манифест статьями, в которых сделала вид, что не понимает действительную сущность обращения верховной власти, и выражала свои надежды на реформаторскую деятельность молодого императора. «Итак, — заключала 30 апреля «Страна», — дело преобразований, предпринятое покойным государем, освящённое его памятью, должно продолжаться».
Манифест послужил как бы сигналом к смене правительства и перегруппировке сил в верхах. 29 апреля подал прошение об отставке М. Т. Лорис-Меликов, за ним 30-го министр финансов А. А. Абаза и 12 мая — военный министр Д. А. Милютин.
Однако правительство не сразу перешло прямо к проведению открыто консервативного курса. Это сказалось в выборе либерально окрашенных преемников ушедших министров: министром внутренних дел был назначен отличившийся в звании посла в Пекине и Константинополе граф Н. П. Игнатьев, министром финансов — бывший преподаватель Александра, киевский профессор Н. X. Бунге, военным министром — бесцветный генерал П. С. Ванновский, начальник штаба Рущукского отряда, которым Александр, будучи цесаревичем, командовал в войне 1877-1878 гг.
2. «СВЯЩЕННАЯ ДРУЖИНА»
Вскоре после смерти Александра II привилегированными сторонниками самодержавия 12 марта 1881 г. была создана «Священная дружина» — конспиративная организация для охраны особы царя и противодействия революционному террору. Создание этой организации С. Ю. Витте описывает в своих воспоминаниях. Узнав о покушении на Александра II, он пишет в северную столицу Р. А. Фадееву и подаёт идею о создании сообщества порядочных людей для охраны императора и борьбы с анархистами их же методами. Фадеев подхватил эту идею в Петербурге и через графа И. И. Воронцова-Дашкова передал письмо своего племянника царю. Непосредственными руководителями конспиративной организации придворной аристократии под названием «Святая дружина» в середине марта 1881 г. стали граф П. П. Шувалов, граф И. И. Воронцов-Дашков, московский генерал-губернатор В. А. Долгоруков, начальник гвардейского штаба А. А. Бобринский, князь А. П. Щербатов, П. П. Демидов, известный более под именем князя Сан-Донато. В неё вошли и другие высокопоставленные лица, близкие ко двору, даже некоторые из великих князей. Тогда же в столице, на Фонтанке в доме графа П. П. Шувалова, Витте принёс присягу в верности этому сообществу. Он был назначен главным правителем «Дружины» в Киевском районе. Витте прилежно выполнял обязанности, возложенные на него дружиной. Она имела русскую и зарубежную агентуру, применяла провокации, стремясь сбить с толку революционеров и посеять недоверие их друг к другу. По её распоряжению Витте, например, ездил в Париж для организации покушения на известного революционного народника Л. Н. Гартмана, а также принимал участие в составлении некоторых изданий охранительного порядка. «Священная дружина» насчитывала 729 человек. Общество имело ряд отделений в провинциях: в Харькове,
В Женеве якобы от имени народовольцев «Священной дружиной» издавались газеты «Правда» и «Вольное слово», которые с целью дискредитации народовольческой программы договаривались до нелепостей и призывали к революционному террору не только в России, но и во всём мире. Среди русских либералов «Священная дружина» действовала от имени фиктивных организаций «Земский союз» и «Земская лига». Остроумный М. Е. Салтыков-Щедрин осмеял это чудовищное явление в своём «Письме к тётеньке» в «Отечественных записках» в № 8 за 1881 г. Д. А. Милютин, узнав о тайных путях общества, возмутился: «Вот до чего дошло извращение нравов и понятий о чести в высших слоях петербургского общества» (187, т. 4, с. 113). Народовольцы быстро разгадали мистификации дружины и поведали об этом в своей прессе. В 1883 г. Александр III распорядился прекратить деятельность «Священной дружины», методы которой получили скандальную огласку. Кроме того, соперничая с государственной полицией, она стала ей помехой в борьбе с революционерами (см. 371а, 1916, кн. 1-6).
3. МИНИСТЕРСТВО Н. П. ИГНАТЬЕВА
Итак, 3 мая 1881 г. граф Н. П. Игнатьев по указу императора занял важнейший в империи пост министра внутренних дел, а на его место министром государственных имуществ был назначен статс-секретарь М. Н. Островский (см. 187, т. 4, с. 67). Назначение Игнатьева состоялось не без помощи Победоносцева, который, рекомендуя его на высшие посты, писал Александру III, что Николай Павлович обладает «здоровыми инстинктами и русской душой». Да и сам властитель империи отзывался о нём как о «настоящем коренном русском» (78, с. 161). Жизнь Игнатьева, насыщенная событиями, отличалась стремительным взлётом и не менее быстрым падением. Сын крупного петербургского сановника, Николай Павлович, наделённый блестящими способностями и завидной энергией, окончил Пажеский корпус первым по выпуску 1849 г. и начал службу корнетом лейб-гв. Гусарского полка.
В 1851 г. закончил Академию Генерального штаба с большой серебряной медалью. С ноября 1852 г. состоял при главнокомандующем гвардейским и гренадерским корпусами. С июня 1856 г. — военный агент в Лондоне. Тогда же у него складывается убеждение, что главным внешнеполитическим противником России является Англия. Вскоре он был командирован в Париж к послу П. Д. Киселёву и участвовал в работе Парижской мирной конференции.
В сентябре 1857 г. в результате скандала, связанного с тем, что Игнатьев во время осмотра военного музея «нечаянно» положил в карман унитарный патрон (английскую военную новинку), был вынужден покинуть Лондон. В этом же году он совершил большое путешествие по Европе и странам Ближнего Востока, посетив Вену, Белград, Афины, Константинополь, Сирию и Палестину. В 1858 г. полковник Игнатьев возглавил семимесячную миссию в Хиву и Бухару. Переговоры с хивинским ханом не дали никаких результатов. С бухарским эмиром был заключён «дружественный трактат». Русские суда получили свободу плавания по Амударье, вдвое были снижены таможенные пошлины для русских купцов, учреждено торговое агентство в Бухаре, освобождены русские пленные и высланы британские агенты. В 1859-1861 гг. генерал-майор Игнатьев находился в Китае в качестве уполномоченного с Особым поручением, вёл переговоры об утверждении китайским правительством Айгуньского договора 1858 г. После начала англофранцузской интервенции в Китае выступил посредником между воюющими сторонами и подписал Пекинский договор 1860 г., определивший восточную и наметивший западную русско-китайскую границу, а также урегулировавший русско-китайские торговые отношения. Александр II пожаловал молодому генералу звание генерал-адъютанта и Владимирскую звезду II степени. С августа 1861-го по июнь 1864 г. Игнатьев являлся директором Азиатского департамента МИД России. Вместе с Д. А. Милютиным был сторонником активных действий России в Средней Азии. С 1864 г. он посланник, а с 1867 по 1877 г. — посол в Константинополе. Активно участвовал в решении балканских проблем, неизменно поддерживал освободительное движение славянских народов. В феврале — марте 1877 г. был направлен в Берлин, Вену, Париж и Лондон с целью обеспечить нейтралитет европейских держав во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Состоял в свите Александра II во время его пребывания в действующей армии в мае — ноябре 1877 г. В 1877 г. возведён в графское достоинство, со 2 декабря — член Государственного совета.
Разработал условия и заключил Сан-Стефанский договор 1878 г. 16 февраля того же года произведён в генералы от инфантерии. Дипломатическая карьера Игнатьева закончилась после Берлинского конгресса 1878 г., где были пересмотрены условия Сан-Стефано. В 1879-1880 гг. назначался генерал-губернатором Нижнего Новгорода (на время проведения ярмарки). При молодом императоре с 25 марта 1881 г. стал министром государственных имуществ, а с 4 мая того же года — министром внутренних дел. Принято считать, что с его деятельностью на последнем посту связан постепенный переход правительства к консервативному курсу. Новый министр внутренних дел, к сожалению, получил сомнительную известность ещё в качестве русского дипломата. Как посол России в Турции он приобрёл славу «ментир-паши» (т. е. «лжеца-паши»), «отца лжи», «чёрной лисы». По словам одного тогдашнего немецкого дипломата, Игнатьеву здесь не верили «ни христиане, ни мусульмане». Желчный Е. М. Феоктистов в своих мемуарах писал: «Кому в России неизвестна была печальная черта его характера, а именно: необузданная, какая-то ненасытная наклонность ко лжи? Он лгал, вследствие потребности своей природы, лгал как птица поёт, собака лает, лгал на каждом шагу, без малейшей нужды и расчёта, даже во вред самому себе… Я ни на минуту не сомневаюсь, что у Николая Павловича была натура совершенно родственная Ноздрёву, что он вполне олицетворял собою этот тип гоголевского героя» (327, с. 199—200). «Нет сомнения, что Игнатьев — человек очень способный, — отзывался о нём Е. А. Перетц, — беда только в том, что, смекая быстро, он недостаточно обдумывает предметы» (298, с. 750). «… Когда граф Н. П. Игнатьев очутился на трудном посту преемника графа Лорис-Меликова, — вспоминал В. П. Мещерский, — он при всех своих дарованиях, при несомненном уме и при умении нравиться имел ахиллесову пяту: малое знакомство с внутренней государственной жизнью, вследствие чего он невольно, подобно графу Лорис-Меликову, легче воспринимал влияние окружавших его людей, чем отдалённые отзвуки нужд государственной жизни» (186, с. 487).