Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы
Шрифт:
Городом управлял Мазей, который весьма неплохо сражался с Александром при Гавгамелах, после поражения бежал в Вавилон, но лишь для того, чтобы сдать его как можно торжественнее. Едва Александр приблизился к городским стенам, как Мазей широко распахнул ворота и вышел навстречу со своими сыновьями. Курций Руф рассказывает:
Приход его был приятен царю, иначе предстояла бы трудная осада столь укрепленного города. Казалось также, что столь знатный, столь опытный и прославленный в недавних сражениях муж может своим примером побудить к такой же сдаче и других…
Много вавилонян стояло на стенах, ожидая скорее увидеть нового царя, еще больше их вышло навстречу. Среди них был и хранитель крепости и царской казны Багофан; чтобы не отстать в усердии от Мазея, он устлал весь путь цветами и венками, поставил с двух сторон серебряные алтари и возжигал на них не только фимиам, но и всякие другие благовония. За ним следовали подарки: стада мелкого скота, табуны лошадей, в клетках везли львов и барсов.
Вавилон сдался Александру без боя, но город завоевал его войско соблазнами. Больше месяца не мог царь вытащить македонян из этой развратной западни. Курций Руф описывает нравы вавилонян:
Царь задержался в этом городе дольше, чем где-либо, но ни в каком другом месте он не причинил большего вреда военной дисциплине. Нет другого города с такими испорченными нравами, со столькими соблазнами, возбуждающими неудержимые страсти. Родители и мужья разрешают здесь своим дочерям и женам вступать в связь с пришельцами, лишь бы им заплатили за их позор. Пиршества и забавы по душе царям и их придворным во всей Персиде; вавилоняне же особенно преданы вину и всему, что следует за опьянением. Вначале вид у пирующих женщин бывает скромный, потом снимается верхняя одежда, понемногу обнажая тело, а под конец – не знаешь, как и сказать, – они сбрасывают с себя и нижние одежды. И этот позор в обычае не только у распутниц, но и у матрон и девушек; предоставление своего тела считается у них любезностью. Войско, покорившее Азию, пробыв среди такого распутства в течение 34 дней, конечно, оказалось бы слишком слабым для предстоящих ему испытаний, если бы перед ним был настоящий враг.
Развлечения Александра в Вавилоне были несколько другого рода. Здесь он познакомился с нефтью и был поражен ее свойствами. Желая показать природные особенности этого материала, горожане провели по улице, где остановился Александр, дорожку из этой вязкой жидкости. Когда стемнело, нефть зажгли, и мгновенно посреди улицы возникла огненная полоса.
Плутарх рассказывает еще одну историю, как Александра позабавили с помощью этого дара природы:
Среди тех, кто обычно омывал и умащал царя, забавляя его разными шутками и стремясь привести в веселое расположение духа, был некий афинянин Афинофан. Однажды, когда в купальне вместе с царем находился мальчик Стефан, обладавший прекрасным голосом, но очень некрасивый и смешной, Афинофан сказал:
– Не хочешь ли, царь, чтобы мы испробовали это вещество на Стефане? Если даже к нему оно пристанет и не потухнет, то я без колебаний признаю, что сила этого вещества страшна и неодолима!
Стефан сам охотно соглашался на это испытание, но, как только мальчика обмазали нефтью и огонь коснулся его, яркое пламя охватило его с головы до пят… Не случись там, по счастью, нескольких прислужников, державших в руках сосуды с водой, предназначенной для омовения, остановить пламя не удалось бы вовсе, но даже и эти прислужники лишь с большим трудом потушили огонь на теле мальчика, который после этого находился в очень тяжелом состоянии.
Плутарх, бурно выражающий симпатии к Александру в своем произведении, добавляет, что когда Стефана охватило пламя, Александр пришел «в крайнее смятение и страх». Однако к тому времени македонский царь прекрасно знал, что произойдет с мальчиком, и дал согласие на чудовищный эксперимент.
За месяц македоняне изрядно поиздержались на любовниц, и царь попросту выкупил своих солдат у державшего соблазнами города. Из казны, переданной Александру в Вавилоне, каждый македонский всадник получил по 600 денариев, чужеземные всадники – по 500, пехотинцы – по 200. То есть Александр выдал трехмесячное жалованье только за то, чтобы солдаты покинули понравившийся им Вавилон. Вдобавок обещал их повести на богатейший город Сузы.
Войско настолько обленилось, что переход от Вавилона до Суз занял 20 дней. Город, считавшийся второй столицей персидских царей, также сдался без боя. Более того, правитель Суз сохранил нетронутой и передал в руки Александра всю казну. Чтобы оценить ее размер, достаточно сказать, что в Сузах персидские цари с давних пор хранили неприкосновенный запас «на случай, если судьба переменится».
Так как судьба переменилась слишком быстро, Александр стал обладателем 40 тысяч талантов золота и серебра в слитках, а также 9 тысяч талантов чеканной монетой – дариками. Плутарх сообщает:
Кроме денег, во дворце персидских царей македоняне нашли различную утварь и бесчисленные сокровища. Обнаружили там и пять тысяч талантов гермионского пурпура, пролежавшего в сокровищнице сто девяносто лет, но все еще сохранявшего свежесть и яркость. Это было возможно, как полагают, благодаря тому, что краску для багряных тканей изготовляют на меду, а для белых – на белом масле, а мед и масло надолго придают тканям чистый и яркий блеск. Динон рассказывает, что персидские цари хранили в своей сокровищнице сосуды с водой, привезенной из Нила и из Истра, что должно было свидетельствовать об огромных размерах Персидской державы и могуществе власти, покорившей себе весь мир.
Александр с полным правом мог считать себя самым богатым человеком на земле, но богатства мало его прельщали. Из огромной добычи, как пишет Диодор, его заинтересовал лишь трон персидских царей, который он решил немедленно примерить. Диодор уточняет:
Царский трон, на который он сел, оказался ему не по росту: был слишком высок. Кто-то из прислужников, видя, что ноги царя совсем не достают до подножия трона, взял Дариев стол и подставил ему под ноги. Он пришелся как нельзя лучше, и царь одобрил находчивого слугу; тогда один из евнухов, стоявших около трона, потрясенный изменчивостью судьбы, залился слезами.
Александр спросил его:
– Какую беду ты увидел, что плачешь?
– Теперь я твой раб, – ответил евнух, – раньше был рабом Дария; любовь к господину врожденная у меня, и мне стало больно, когда я увидел, что вещь, которая у него была в особом почете, теперь утратила всякую честь.
Царь понял, что совершил поступок, исполненный пренебрежения не только по отношению к прежним властителям, но и к своим новым подданным. А ведь они без боя сдали два могущественных богатейших города и признали македонского царя своим господином по праву победителя. Александру совсем не хотелось ссориться с персами: они оказывали ему, сыну бога, гораздо больше почестей, чем македоняне. Царь позвал того, кто поставил стол, и велел его убрать.
И вдруг вмешался Филота, сын Пармениона:
– Не делай этого, царь, но прими за предзнаменование: столик, за которым пировал враг, подставлен под твои ноги!
Невольно Александру пришлось делать выбор, и не только между македонскими и персидскими традициями, но между старыми и новыми подданными.
Милость рыцаря
От верности и настроения пленника зависело спасение царя…
Дарий жив, еще не все земли признали власть Александра, а значит, нужно идти дальше. Его путь лежал в самое сердце Персии, к ее столице – Персеполю.