Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы

Левицкий Геннадий Михайлович

Смерть настигала не только животных, но и людей, причем не столько от оружия врага: истощение, отсутствие воды, непривычный климат и местные болезни, против которых далекие пришельцы не имели иммунитета. В одном из переходов умер от болезни Никанор – второй сын Пармениона, который командовал щитоносцами и участвовал во всех значительных битвах Александра.

Александр намеренно усложнял путь к цели, обходя все легкое и удобное, предварительно давая врагу возможность удалиться на приличное расстояние и собраться с силами. Однако македонянам надоели причуды царя, их не радовали ни победы, ни набитые золотом походные ранцы – воины хотели вернуться домой живыми, а не увеличивать славу царя ценой собственных жизней.

Македоняне отказывались понимать Александра, но их царь твердо верил, что, как человекобог, он обязан владеть всей землей, как прочие боги правят солнцем, морем, ветром и другими планетами. Но если он считал себя богом, то воины были только людьми.

Особенно настаивали на возвращении домой греки, бывшие в войске Александра. Удерживать их царь не мог во избежание бунта; он лишь предложил выбор: либо возвращение на родину, либо очень большие деньги и дальнейшая служба.

Диодор пишет:

Александр, видя, что македонцы рвутся домой, считая, что со смертью Дария война окончена, собрал всех, воодушевил подходящей речью и убедил продолжать поход. Воинов из союзных греческих городов он созвал, поблагодарил за то, что они сделали, и отпустил, подарив каждому всаднику по одному таланту и каждому пехотинцу по 10 мин. Он выплатил причитающееся им жалованье, добавив к нему плату за все время, какое они пробудут на возвратном пути домой. Тем же, кто предпочел остаться вместе с царем, он выдал каждому по 3 таланта. Так богато одарил он воинов потому, что был щедр по природе, а также потому, что, преследуя Дария, захватил много денег.

Александру удалось уговорить войско продолжать поход. После этого он довольно легко подчинил Гирканию, расположенную на юго-восточном побережье Каспийского моря. Собственно, защищать ее было некому, и не для кого после смерти Дария.

И здесь начинается перерождение Александра. В Гекатомпилах – столице новой покоренной страны, мы не увидим Александра, отличавшегося спартанским образом жизни и за это пользовавшегося уважением воинов. Дух восточных царей не умер вместе с Дарием, он вселился в победителя и развращал его пороками, не сумев победить оружием.

Курций Руф рассказывает:

Беспрерывные пиры, нездоровые до утра попойки и увеселения с толпами распутниц, всяческое погружение в чужеродные обычаи. Перенимая их, будто они лучше родных, царь оскорблял чувства и взоры своих соплеменников, и многие из прежних друзей стали к нему враждебны. Ибо людей, преданных родным обычаям, привыкших удовлетворять естественный голод простой и легко добываемой пищей, он натолкнул на чуждые им пороки покоренных племен. Отсюда большое число заговоров против него, недовольство солдат, более свободное выражение взаимных жалоб; самого же Александра охватывал то гнев, то подозрения, вызванные беспричинным страхом, и другие подобные чувства…

Тратя дни и ночи в беспрерывных пирах, пресыщение от них он старался сменить развлечениями, но, не довольствуясь артистами, толпу которых он привез из Греции, он заставлял пленных женщин петь свои песни, неблагозвучные и ненавистные для ушей иноземцев. Среди этих женщин царь заметил одну, печальнее других, отказывавшуюся выходить вперед; она выделялась красотой, облагороженной еще и скромностью: опуская всегда глаза и закрывая, насколько можно, лицо, она внушала царю мысль, что она высокого рода и что не должна была бы появляться на пирах. На вопрос, кто она, женщина сказала, что внучка бывшего царя персов Оха, дочь его сына, и была женой Гистаспа. Гистасп этот был родственник Дария и командовал большой армией. В душе царя еще держались остатки прежнего благородства: из уважения к судьбе женщины столь высокого рода и к славному имени Оха он не только освободил пленницу и возвратил ей ее достояние, но и приказал разыскать ее мужа, чтобы вернуть ее супругу.

Пока Александр развлекался, нагрянула новая опасность; причиной ее стал не враг, а собственное войско. По лагерю македонян поползли слухи, «что царь, удовлетворенный достигнутым, решил теперь же вернуться в Македонию. Солдаты как безумные бросаются к своим палаткам и начинают упаковывать свой багаж для похода; можно было подумать, что был дан сигнал собираться в путь». Слуху этому способствовали греки, отпущенные Александром домой, – видимо многих не соблазнила даже гигантская сумма в 3 таланта, которую царь платил каждому остающемуся в войске. Все труднее покупать преданность солдат за деньги, потому что они награбили столько добра в персидских городах и столько вытянули у Александра, что золота им стало достаточно.

Царь с ужасом увидел, как войско, с которым он собирался «пройти до индов и до крайних стран Востока», грузит свое имущество на повозки, выстраивающиеся в колонну на Запад. Такого жалкого, растерянного, беспомощного Александра мы не видели даже накануне битвы при Гранике, начатой с крайне невыгодной для македонян позиции; такого страха не было в глазах Александра накануне битвы при Гавгамелах, хотя, казалось, у него не было ни единого шанса против миллионной армии Дария.

Александр собирает у себя в палатке военачальников и, как пишет Курций Руф, «со слезами на глазах жалуется, что ему приходится в зените своей славы возвращаться на родину скорее побежденным, чем победителем. И мешает ему не малодушие солдат, а зависть богов, вселивших внезапно в души храбрейших его людей тоску по родине, куда они вернулись бы немного позже с еще большей славой».

Военачальники были также в недоумении; единственное, они посоветовали царю обратиться с речью к войску.

Он не обладал красноречием отца, которым тот не без оснований гордился. Речь Александра тяжеловесна, невыразительна и неубедительна. Царь не стал соблазнять воинов богатствами Индии, он просил лишь четыре дня, чтобы наказать убийц Дария и тем закончить войну. Из этой длинной, весьма трудной для восприятия речи процитируем лишь заключительную часть:

– Нам, прошедшим через столько снегов, столько рек, преодолевшим столько горных вершин, предстоит еще четырехдневный поход, – обещает солдатам Александр. – Ни море, заливающее волнами дорогу, не препятствует нашему пути, ни теснины Киликии; вся страна ровная и удобная для похода. Мы стоим на самом пороге победы. Нам осталось победить нескольких беглецов, убивших своего господина. Это благородная задача, клянусь богами, и среди славнейших наших дел, переданных потомству, будет упоминаться, как вы отомстили убийцам вашего врага, Дария, ненависти к которому вы после его смерти больше не имели, как ни одному бесчестному человеку вы не дали ускользнуть из ваших рук. Когда это будет сделано, насколько послушнее станут персы, поняв, что вы ведете справедливые войны и что ваш гнев возбуждает не имя Бесса, а его преступления!

Александр сознательно врал; он не собирался отпускать войско ни через четыре дня, ни через четыре года, Александр собирался воевать всю жизнь. Ему было необходимо остановить воинов сегодня и сейчас, и для этого все средства в глазах царя были хороши.

Одна из проблем Александра заключалась в том, что его идеологическая машина отработала ресурс и остановилась. Как мы помним, поход совершался под знаменем наказания персов за войну с греками; теперь Персидская держава пала, Дарий убит, следовательно, все цели восточной экспедиции достигнуты. «Справедливая война» закончилась, ибо дальше лежали земли народов, с которыми греки никогда не встречались. Великий завоеватель еще пытался некоторое время продержаться на старой идеологической мотивации, оттянуть, насколько возможно, ее полный крах.

Александр принялся искать союзников на Востоке, равно как и источники пополнения войска живой силой. Все чаще он связывает свои надежды на бесконечную войну с новыми подданными. Отсюда и заигрывание с персидской знатью, особенно некрасивое после сожжения столицы Персии. Персидского вельможу Оксидата Александр назначил сатрапом Мидии, «а брата Дария принял в когорту своих друзей, сохранив ему все почести прежнего положения».

А македоняне? После победы над персами их ожидали репрессии и террор, штрафные батальоны для возмутителей спокойствия и смерть для несогласных с планами царя.