Александр Невский
Шрифт:
— Разберись, батюшко, разберись. Не забудь, что он первенец наш, хотели еще Жданом назвать.
«Вот и дождался я от этого Ждана радости», — подумал горько князь, а вслух сказал:
— Возьму с собой княжича Дмитрия.
— Неужто на стол садить?
— Там видно будет, может, и посажу.
— Но он же млад еще, батюшко, а в Новгороде, сам знаешь, не стол — гнездо осиное.
— Ништо, мать. У Дмитрия кормилец поумнее Васильевого. А что до годов, то я тож в такие лета наместничал. Как отец говаривал,
Поздно вечером, уже при свечах, великий князь вызвал к себе Пинещинича. Когда он явился, Александр велел выйти даже своему ближайшему милостнику Светозару.
— Встань за дверью, — приказал он ему, — и никого близко не подпускай, да и сам уши не востри, беседа не про них.
Оставшись наедине с Пинещиничем, князь пригласил:
— Садись, Михайло, к столу поближе. Говорить негромко станем.
Князь долго и внимательно смотрел Пинещиничу в лицо, потом перевел взгляд на огонь свечи.
— Я уеду с численниками в Новгород, ты останешься здесь. Сиди тихо, на улицу без надобности не суйся. Я уверен, что твои земляки-новгородцы упрутся насмерть. Когда я перепробую с ними все, что сумею, и не добьюсь ничего, тогда тайно пришлю тебе человека. Он скажет тебе только одно слово: «Пора». И все. Получив этот мой знак, ты немедленно выезжаешь в Новгород. Встречи со мной не ищи, а по прибытии явись в боярский совет и вели сзывать вече. На вече со степени объявишь, что хан с войском уже на Суздальщине и готовится идти на Новгород ратью, если не получит числа. А дабы верили все, что ты послан ханом, вот тебе пайцза золотая. Покажешь ее, мол, она от хана.
— Но это ж будет ложное посольство, Александр Ярославич, — с укоризной сказал Пинещинич, принимая пайцзу.
— Верно. Ложное. Но говори твое слово, как бы ты поступил? Говори, Михайло, не бойся. Мы одни. Стерплю и поношение моей задумки, если что мудрое умыслишь. Ну?
— Надо попробовать их так уговорить.
— Посадник вон уговаривал, живота лишили. Али не знаешь своих новгородцев… с ослами легче уговориться.
— Тогда, может, войском пригрозить.
— И это будет, Михайло, и войско, и виселица. Все будет. Но тебе ли мне о новгородцах говорить. Им если вожжа под хвост попадет, ништо не страшно. На костер пойдут.
— Но, прости меня, князь, ложное посольство — это же грех великий. Не ты ль сам повторял всегда: не в силе бог, но в правде. А тут велишь мне обмануть весь Новгород.
— Не обмануть, Михайло, не обмануть. Спасти от татарской рати. А что до греха, то я беру его на себя. Вот ты меня правдой ложной укорил, ровно по щеке ударил…
— Прости, великий князь, ежели я…
— Нет, нет, Михайло, спасибо за правду. Но я тебе должен сказать, в чем нынче моя правда. Запомни. В спасении Руси от гибели. Ради этого я любой грех приму, Михайло. Слышишь? Любой. Нарушу все десять заповедей.
— Что ты, что ты, Александр Ярославич, — закрестился испуганно Пинещинич. — Зачем говоришь такое?
— Кому-то ж я должен сказать. Отцу святому нельзя, он от этих заповедей кормится. А тебе, Михайло Пинещинич, в самый раз, ибо именно тебе я доверяю то, о чем никто знать не должен. Слышишь? Никто.
— Слышу, Александр Ярославич. Разве я не понимаю, что в сохранении тайны живот мой.
— Вот и умница, — улыбнулся наконец князь. — И даже если новгородцам взбредет мысль пытать тебя — от них всего ждать можно, — стой на своем и под пытками: послал, мол, хан, и все.
— Ну что ж, — вздохнул Пинещинич. — Раз велишь, створю так.
— Не я велю, Михайло, отчина наша. И пожалуйста, не сбирайся помирать. — Александр дружелюбно толкнул в плечо Пинещинича. — Я надеюсь, что обойдемся без ложного посольства. Слышь? Попробую сам уломать их, заставить число принять. Не все ж там дураки, есть и смысленые.
Когда Пинещинич уходил от великого князя, он окликнул его уже в дверях:
— Учти, Михайло, только ты да я. Никто более. Даже гонец, от меня прискакавший, будет знать лишь одно слово: «пора». И ничего более.
— А если не прискачет или другое слово скажет?
— Слово будет только это. А если не прискачет, значит, я управился сам. Тогда тебе и грешить не надо будет. Будешь чист аки агнец.
Александр улыбнулся и подмигнул дружески Пинещиничу, и у того как-то полегчало на сердце.
XXXIII
КТО ПРАВ, КТО ВИНОВАТ
Посольство татарское, направлявшееся в Новгород с великим князем, возглавлял главный переписчик земли Русской — Бецик-Берке. Он уже был преклонного возраста, но живой и подвижный. Старик лысел с бороды, и, хотя от нее остался крохотный белый кустик, бороду он берег и гордился ею. Принимая важные решения, Бецик-Берке обязательно оглаживал бородку, словно советовался с ней. «Гладящий бороду да не скажет глупости», — говаривал он своим подчиненным.
Александр знал, что Бецик-Берке послан самим великим ханом Мункэ, и поэтому оказывал ему должные почести и уважение. А когда знатный татарин начинал гладить бородку, то великий князь умолкал, дабы внимать мудрым мыслям высокого гостя. Тот вполне ценил такие знаки внимания и за это отвечал русскому князю благорасположением. Именно эта приязнь старика к Александру позволяла последнему избегать столкновения с татарами, когда рать казалась неизбежной. Убийства численников случались довольно часто, и каждое грозило закончиться нашествием Орды. Князю удавалось уговорить главного численника, не без подарков, разумеется, не сообщать о происшедшем великому хану. Тот соглашался, но с условием, чтобы князь сам наказал виновных.