Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
— Но, несомненно, эта программа будет сходна с позицией, изложенной товарищем Коллонтай, — перебила её Арманд.
Неожиданная поддержка соперницы воодушевила Александру.
— Социал-демократия в своей оценке полового вопроса, — с подъёмом воскликнула она, — исходит из того, что рабочему классу для выполнения своей социальной миссии нужна не слуга мужа, не безличная семьянинка, обладающая пассивными женскими добродетелями, а восставшая против векового порабощения бунтующая личность, активный, сознательный и равноправный Член коллектива, класса.
— А кто же детей растить будет, хозяйство вести? — спросил кто-то из зала.
— Все эти функции возьмёт на себя государство. Социализм избавит
— Это хорошо, что социалисты об нашей бабьей доле пекутся, — уже смелее заговорила Иванова. — Мужчин и женщин обязательно надо в правах уравнять. Им, кобелям, гулять можно, а мы что же, рыжие, что ли? Но всё ж, я думаю, женщине надо, чтоб семья была, детишки там, дом, уют. В девках-то погулять, конечное дело, хорошо, но всю жисть-то нельзя ж болтаться, как говно в проруби.
В зале раздался дружный хохот.
— Вот вам точка зрения холостой женщины, — выкрикнул Чугурин.
Слушатели вдруг все разом заговорили.
— За что боролись, товарищи! Скитаться по царским тюрьмам и ссылкам, чтобы всякие парижские шлюхи наших жён блуду учили и семьи разбивали?
— Да если бы я знал, что большевики такому разврату учат, я бы лучше в «Союз русского народа» пошёл. Там хоть благочестие в семье проповедуется.
— Братцы, — разрывая на себе рубаху, завопил рыжеволосый слушатель. — Разнесём к чёртовой матери эту сатанинскую школу, вернёмся в Россию-матушку, бросимся в ножки хозяевам родным да урядникам — заступникам нашим. Простите, скажем, блудных сыновей, дьявол попутал. Ведь простят, братцы, ей-богу, простят. Врежут разок сапогом по роже и простят.
Слушатели повскакали со своих мест и обступили Крупскую, испуганно сжавшуюся на краешке скамейки.
Александра вдруг почувствовала, как её локоть крепко сжала мужская рука. Вплотную к ней стоял один из слушателей, неприметного вида человек лет тридцати пяти.
— Товарищ Коллонтай, вам нельзя здесь оставаться, — зашептал он. — Идите за мной. Сюда, в эту дверь. Нет, в другую сторону, пройдём задворками и на станцию.
Выйдя на боковую улицу, они услышали чьи-то быстрые шаги. Оглянувшись, они увидели взволнованное лицо Арманд.
— Александра Михайловна, товарищ Роман, вы здесь? Ох как я перепугалась.
— Не волнуйтесь, Инесса Фёдоровна. Я вижу, дело пахнет керосином, взял нашу гостью за ручку и вывел в безопасное место. Отсюда до станции пять минут.
— Спасибо вам, товарищ Роман. Я сама провожу Александру Михайловну. А вы уж будьте так добры, вернитесь в школу, утихомирьте их.
— Да уж, пожалуй, гам нужнее. От взбунтовавшейся черни всего можно ожидать.
— Ещё раз большое вам спасибо, товарищ Роман.
— Да не за что. До свиданьица.
— Кто это? — спросила Александра, когда «товарищ Роман» скрылся из виду.
— Наш самый надёжный товарищ, Роман Вацлавович Малиновский [21] .
Едва они взошли на перрон, как подошёл парижский поезд.
— До свидания, Инесса Фёдоровна! — крикнула Александра с вагонной площадки. — Спасибо вам за всё и не гневайтесь на меня. — Александра вдруг расплакалась. — До слёз обидно, что российский пролетариат ещё не дорос до осознания пролетарской точки зрения на половой вопрос, — сморкаясь и вытирая слёзы, проговорила она.
21
Малиновский Роман Вацлавович с 1910 г. был тайным агентом царской охранки в социал-демократическом движении. В 1912 г. он был членом ЦК РСДРП, депутатом IV Государственной Думы. С 1913 г. — председатель
— Александра Михайловна, милая, не расстраивайтесь. Я уверена, что всё уляжется. Нет худа без добра. Сегодняшний бунт нас с вами многому научил. Надо забыть личные обиды и вместе работать, много работать, прежде чем мы преодолеем отсталость русских рабочих.
Когда поезд тронулся, на глазах Александры опять появились слёзы, но, не вытирая их, она замахала своим заплаканным платочком.
Инесса махала ей в ответ, пока поезд не слился с горизонтом.
Направившись к выходу в город, она увидела спешащего ей навстречу Ленина.
— Инесса, ты здесь? Слава Богу! Я так беспокоился! Прибегаю в школу, там бунт, тебя нет, неизвестно, где тебя искать. Ну и наделала там делов эта Коллонтайша! Сейчас надо срочно вернуться туда и утихомирить их, пока соседи не вызвали полицию.
— Ах, Володя, опять ты куда-то торопишься. Посмотри, какой сегодня чудный день! Раз уж мы сейчас вдвоём, пойдём в лес faire lamour на природе.
— Прямо сейчас? А кто же бунт будет подавлять?
— Там Малиновский. Он справится без нас. Ты слышишь этот колдовской запах весны? Это волшебное пение птиц! Нежное журчание реки Иветт!.. Вот по этой тропинке. Видишь, какая славная полянка и никого вокруг! Садись на траву. Поцелуй меня. Крепче. Ещё крепче...
— Кстати, Инесса, a propos поцелуев. В тезисах своей брошюры ты пишешь, что даже мимолётная страсть и связь поэтичнее и чище, чем поцелуи без любви пошлых и пошленьких супругов. Но логично ли такое противопоставление? Поцелуи без любви у пошлых супругов грязны. Согласен. Им надо противопоставить... что? Казалось бы: поцелуи с любовью? А ты противопоставляешь мимолётную страсть. Почему мимолётную? Почему страсть, а не любовь? Выходит, по логике, будто поцелуи без любви, мимолётные, противопоставляются поцелуям без любви, супружеским... Странно. Для программной брошюры не лучше ли противопоставить мещански-интеллигентски-крестьянский пошлый и грязный брак без любви — пролетарскому гражданскому браку с любовью? С непременным добавлением, что и мимолётная связь-страсть может быть грязная, может быть и чистая. У тебя же вышло противопоставление не классовых типов, а что-то вроде казуса, который возможен, конечно. Но разве в казусах дело? Если брать тему: индивидуальный случай грязных поцелуев в браке и чистых в мимолётной связи, — эту тему надо разработать в романе, а не в брошюре, ибо тут весь гвоздь в индивидуальной обстановке, в анализе характеров и психики данных типов... Инесса, ты меня слушаешь? Ты что, уже разделась? Но здесь же муравьи!
Ницца. Жаркое лето 1911 года. У Александры инкогнито гостит Бернард Шоу. В его объятиях ей не спится. Мучают кошмары. Под утро она задремала. Шоу превратился в мисс Годжон. Но говорит Годжон почему-то по-французски. Жалуется на дороговизну. Шура идёт с ней на Сенной рынок. Уговаривает домохозяек не покупать продуктов. Громит прилавки. С одного петербургского рынка она попадает на другой. Мелькают крытые павильоны: Мальцевский, Кузнечный, Ситный, Андреевский, Стеклянный. Везде Александра агитирует по-французски. Толпа женщин идёт вслед за ней по Невскому. Вдруг Невский превращается в Елисейские поля. Вся улица запружена домохозяйками-менажерками. Впереди — Александра с развевающимся трёхцветным знаменем, левая грудь её обнажена, вознёсшаяся над толпой, минует она Триумфальную арку.