Александро-Невская лавра. Архитектурный ансамбль и памятники Некрополей
Шрифт:
93. Я. И. Земельгак. Надгробие С. Я. Яковлева. Фрагмент
94. Я. И. Земельгак . Надгробие С . Я. Яковлева. 1785
95. Я. И. Земельгак. Портрет С . Я. Яковлева. Фрагмент надгробия
96.
97. Ф. Г. Гордеев. Надгробие А. М. Голицына. 1788
98. Ф. Г. Гордеев. Надгробие А. М. Голицына. Фрагмент
99. Ф. Г. Гордеев. Портрет А. М. Голицына. Фрагмент надгробия
100. И. П. Мартос. Надгробие Н. И. Панина . Между 1783—1790 гг.
101. И. П. Мартос, архитектор Н. П. Давыдов. Надгробие А. Ф. Турчанинова. 1792
102. И. П. Мартос . Надгробие А. Ф. Турчанинова . Фрагмент
103. И. П. Мартос. Надгробие А. Ф. Турчанинова. Фрагмент
104. И. П. Мартос. Надгробие А. Ф. Турчанинова. Фрагмент
105. Интерьер Благовещенской церкви
106. И. П. Мартос. Надгробие Е. С. Куракиной. 1792
107. И. П. Мартос. Портрет Е. С. Куракиной. Фрагмент надгробия
108. И. П. Мартос. Надгробие Е. С. Куракиной. Фрагмент
109. И. П. Мартос. Надгробие А. И . Лазарева. 1802
110. И. П. Мартос. Портрет А. И. Лазарева. Фрагмент надгробия
111. И. П. Мартос. Надгробие А. И. Лазарева. Фрагмент
112.
113. В. И. Демут-Малиновский. Надгробие М. И. Козловского. 1803
114. Неизвестный мастер. Надгробие Ф. И. Шубина. Начало XIX в.
115. Ф. И. Шубин (?). Автопортрет (?). Фрагмент надгробия
116. М. И. Козловский. Надгробие П. И. Мелиссино. 1800
ПАМЯТНИКИ НЕКРОПОЛЯ XVIII ВЕКА
Памятники 1800—1850-х годов
117. Неизвестный мастер. Надгробие неизвестного. Начало XIX в. Фрагмент
Мемориальная скульптура первого десятилетия XIX века, сосредоточенная в Лазаревском некрополе и усыпальницах, необычайно разнообразна. Формы и типы памятников, которые появились во второй половине XVIII века, полумили свое дальнейшее развитие в многочисленных, порой неожиданных вариантах и сочетаниях.
Скульптура, властно вошедшая в мемориальное искусство и в последнюю четверть XVIII века способствовавшая расцвету нового жанра — скульптурного надгробия, продолжала развиваться и в форме собственно скульптурного надгробия, и в соединении скульптурных элементов с архитектурой. Появляются новые формы памятников, в которых синтез архитектуры и скульптуры, во всем богатстве сочетаний круглой и барельефной пластики и архитектурного объема — следствие общей направленности развития русского монументального и декоративного искусства. Появление же новых форм чисто архитектурного памятника обусловлено было как возрастающим значением и мощным развитием архитектуры вообще, так и сближением надгробного памятника с светской садовой, парковой, декоративной (и утилитарной) архитектурой малых форм. Впрочем, это сближение наметилось уже в конце XVIII столетия и не только с архитектурой, но и с декоративной пластикой.
Появляется и круг новых образов, новых символов или находят дальнейшее развитие старые, уже вошедшие в образный строй мемориального искусства в минувшем веке. Памятники приобретают ярко выраженную эмоциональную окраску в духе сентиментализма или романтизма, формально развивавшихся в общем русле высокого классицизма, который, достигнув наивысшего подъема в первую греть XIX столетия, уже с 1820-х годов постепенно теряет глубокое содержание и к середине века перерождается в холодную форму академизма. Памятники некрополя начала XIX века еще не отличаются образным строем и формами от надгробий конца XVIII века. Таков, например, легкий, стройный пристенный обелиск на постаменте с тремя маленькими беломраморными светильниками, лепной золоченой ветвью изящного рисунка и золоченым медным гербом с геральдическим слоном и латинской надписью «Fummo» (стреляю)[66]. Его соорудили «родня [...] и ближни» сына «арапа Петра Великого» — И. А. Ганнибала, воина, артиллериста, о котором повествуют герб, девиз, изображение пушки и эпитафия: «Зной Африки родил, хлад кровь его покоил, России он служил, путь к вечности устроил». Форму обелиска, на этот раз монументального, воспринятую от XVIII века, имеет и памятник адмиралу П. И. Ханыкову. В 1810 году сооружается надгробие в форме усеченной колонны со светильником на могиле выдающегося архитектора, строителя Троицкого собора лавры И. Е. Старова. Образный строй этих памятников спокоен и торжественен, эмблематика очень сдержанна и традиционна. Однако в те же годы начинают получать широкое распространение иные символы и изображения, ранее встречавшиеся редко или не встречавшиеся вовсе: якорь (целый или переломленный) как символ надежды, голубки и горлицы, смятые или сорванные цветы, разбитые лиры, полуразрушенные колонны, деревья, сломанные бурей, и т. д. В классические формы жертвенника, обелиска, саркофага, стелы эта символика привносит сентиментально-романтические ноты. Так, например, небольшие тщательно изваянные в мраморе рельефы памятников М. Б. Яковлевой (осиротевшие птенцы в гнезде и потерявший подругу «пернатый вдовец» на ветке) и Е. Н. Карпову (розовое деревце со сломанным цветком) невольно заставляют вспомнить «чувствительные» строки Н. Карамзина: «Две горлицы покажут /Тебе мой хладный прах: /Воркуя томно скажут. /Он умер во слезах!» Лирическая интимность, «печаль осиротевшего сердца» сообщаются многим памятникам, а иные из них, такие, как прекрасно исполненные жертвенники Меншиковым, украшенные высеченными на них венками и увенчанные урнами, могут сами служить поэтическими символами печали.