Алексей Михайлович
Шрифт:
Для взыскания недоимок на Руси испокон веков существовало универсальное средство — правеж. На правеже деньги выколачивали из злостного должника в прямом смысле слова палками. Однако на этот раз колоссальные размеры недоимок заставили правительство усомниться в действенности привычных мер. Давление было усилено и доведено до формулы «править нещадно», без отступлений и поблажек. Вот образчик подобного восполнения казны с недоимщиков. В Зарайске 27 октября 1647 года воевода Феоктист Мотовилов за час до рассвета разослал стрельцов по дворам посадских. Согнав их с постели, «загнали в город и начали бить на правежи нещадно». Кряхтя, горожане недоимки собрали, но Мотовилову этого показалось недостаточно. «То де вы принесли песку, а не деньги, а хотя де и деньги де ваши лежат», — объявил он и пригрозил на правеже за упорство ноги переломать. И в самом деле принялся ломать, приказав начать правеж заново. При этом, по рассказу посадских людей, били всех без разбора, долго, закрыв предварительно ворота, чтобы не разбежались [92] .
92
РГАДА
Но даже такой правеж мало способствовал финансовому оздоровлению казны. Не потому, что тягловые люди не воспринимали морозовские батоги. Дело в другом. Они были просто не в состоянии уплатить недоимки, размер которых намного превышал их платежеспособность. Более того, требование правительства в глазах огромного большинства было вопиюще несправедливо. То был узаконенный разбой. Для такой трактовки были все основания.
Конечно, в реальной жизни «черные люди» не упускали случая уклониться от уплаты податей. Но недоимки появлялись и накапливались еще и в связи с запустением посадов и деревень, из-за бегства тяглецов. Так, к примеру, Вяземская писцовая книга 1629/30 года зафиксировала 150 тягловых дворов. Пятнадцать лет спустя, в 1645 году, дозорщики смогли насчитать уже только 78 дворов. Еще 38 дворов они отнесли к разряду самых бедных, «охудалых», владельцы которых нищенствовали и не могли нести государево тягло. Ясно, что при таком раскладе оставшиеся тяглецы не способны были уплатить недоимки за весь город. Но в Москве упрямились. Данные дозора объявлены были подложными: дозорщики, мол, «прописывали» дворы вязьмичан «для своей бездельной корысти». Тягло же требовали платить в прежних размерах, как со 150 дворов. Праветчики тут же рьяно принялись охаживать мягкие места несчастных вязьмичан, но оказалось, что из «ничего» можно выбить только «ничего». Не считая, конечно, стонов, слез и ненависти, которую испытывали вязьмичане к Морозову и его ретиво-батожному окружению.
В конце концов морозовские дельцы принуждены были занять достаточно своеобразную позицию относительно недоимок из-за убыли тягловых мест. С одной стороны, они продолжали требовать уплату недоимок, отчего свирепый посвист батогов оставался самой популярной мелодией начала царствования Алексея Михайловича [93] . С другой стороны, приходилось считаться с реалиями — запустением городов, население которых бежало в иные места или перебиралось из тягловых «черных» слобод в так называемые «белые слободы». Последние принадлежали духовенству, старой аристократии и были замечательны тем, что их население было освобождено, «обелено» (отсюда и название) от тягла. Заложившись за владельца такой слободы, посадские люди надеялись обрести покой и относительное благосостояние, мало совместимое с исполнением тягла и государевых служб. Отсюда стремительный рост «белых слобод». Так, в 1620 году в посадских владениях Спасо-Ярославского монастыря было всего 27 дворов, а в 1638-м — 313! За боярином Н. И. Романовым в 1646 году в 18 городах насчитывалось 320 дворов. Стоит, ли удивляться обезлюдиванию посадских общин, соседствующих с подобными «оазисами свободы» от налогов и служб?
93
Этот посвист доводил людей до самоубийства. Так, вдова Марфа просила разрешить похоронить ее мужа, который в 1648 г. в феврале пошел собирать «государевы кабацкие напой ные деньги и боясь правежу в тех недоброных деньгах, бросился… в проруб». Описание свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище. Вып. 2. Вологда, 1900. № 385. С. 16.
Бегство в «белые слободы» и «закладничество» за «сильными людьми» стало настоящим бичом для государства. Чтобы исправить положение, Морозов приступил к так называемому «посадскому строению», которое должно было вернуть тяглеца казне. Внешне эта мера выглядела как чисто финансовая. Да так оно и было. Однако в ней, помимо воли ее устроителей, присутствовал глубокий социально-политический подтекст. Льготные частновладельческие «белые слободы», как родимые пятна ушедшей старины, противоречили потребностям развития централизующегося государства. Наступление на «белые слободы» по самой сути своей было связано с упрочением самодержавного строя.
Политика экономии, выбивания недоимок, вывертывания карманов налогоплательщиков не требовала особенных интеллектуальных изысков. Не отличалась она и новизной. Подобные рецепты, с теми или иными отклонениями, прописывали населению и прежние правители. Однако старый боярин и его сотрудники оказались способными на большее. Средство решительного пополнения бюджета было найдено в организации налогообложения на новых основаниях. Саму идею и ее реализацию связывают с именем дьяка Назария Чистого. Человек несомненно сметливый, приобретший деловую хватку в купеческой среде, откуда его и взяли в приказные, Чистой был прекрасно осведомлен о недостатках старой налоговой системы. Так что народная молва, сделавшая его «крестным отцом» печально известной соляной реформы, опиралась, возможно, на вполне реальные факты.
В феврале 1646 года последовал указ, который налагал «на соль новую пошлину» в размере 20 копеек за пуд. Тяжесть налога должна
94
Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. Л., 1986. № 310. С. 213.
Февральским указом 1646 года правительство даже опережало развитие налогообложения в ведущих европейских странах. Здесь центр тяжести в сборе налогов с прямых на косвенные будет перенесен лишь во второй половине столетия [95] . Непосредственными причинами к тому станут бедственные последствия Тридцатилетней войны, более глубинными — распространение абсолютистской идеологии и практики.
В Европе новая модель налогообложения очень скоро даст свои положительные результаты. В Московском же государстве из этой затеи ничего не вышло. Модель просто не сработала. Резкое вздорожание соли вызвало протест и решительное неприятие подобного шага всеми слоями населения. При существующем типе домоводства, когда все делали запасы впрок, соль была не только важным продуктом питания, но приравнивалась к хлебу, привносила — в прямом и в переносном смысле — в повседневное бытие горьковатый привкус жизни. Соляной налог потому принимался как посягательство на привычный уклад и строй жизни. И трудно сказать, чего было больше в поднявшемся ропоте: сожаления по поводу непривычных расходов, ненависти к создателям нового налога или глубоко пессимистического взгляда на беспросветную, во всем стесненную жизнь.
95
См.: Вольф Ю.«…Об утверждении богоугодного равенства на вечные времена…» // Все начиналось с десятины: этот многоликий налоговый мир. М., 1992.
Население скоро забыло, что отныне не надо платить обязательных стрелецких и ямских денег. Зато оно крепко помнило, что раньше соль обходилась дешевле. Первой реакцией стало резкое сокращение потребления соли. Не оправдались надежды получить большие деньги с имущих слоев, которые могли платить и которым соль действительно была нужна в больших количествах. Те предпочли обходиться своими запасами, которых, как оказалось, было немало. Одновременно приказы стали осаждать просьбами о разнообразных «соляных привилегиях». Особенно усердствовали монастырские власти, посылавшие во множестве своих стряпчих в столицу. По поводу одной такой челобитной дьяк И. Патрикеев, тот самый, что некогда «провинился» с датской посылкой, разъяснял властям Спасо-Прилуцкого монастыря: нынче «с такой де челобитной сводят в тюрьму и бьют кнутом» [96] .
96
Описание свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище. Вып. 6. С. 103.
Подобное заявление — свидетельство политической воли правительства Морозова, не желавшего идти ни на какие отступления. Но воля не может заменить деньги. Денежного половодья, в предвкушении которого в верхах уже потирали руки, не наступило. Возможно, имей правительство запас времени и терпения — все бы сдвинулось с мертвой точки. Но ничего этого не произошло. Зато осталась острая потребность в средствах и взращенная несвободой привычка к насилию — универсальному способу преодоления всех трудностей.
Соляной налог был признан мерой неудачной. В декабре 1647 года появился указ, извещавший о возвращении к прежней системе налогообложения. При этом население должно было уплатить ямские и стрелецкие деньги за прежние годы, пропущенные по причине «соляной затейки». Естественно, такая беззастенчивая ревизия собственного законотворчества лишь подлила масла в огонь. А памятником неудачного реформирования стала, по-видимому, невеселая присказка, унаследованная следующими поколениями: «Пошли было на хлебы, да соль своротила» [97] .
97
Русское народное поэтическое творчество. М.; Л., 1953. Т. 1. С. 434.