Шрифт:
История Первая: Кто убил мистера Поллини
Глава 1
– Но я не имею ни малейшего представления, кто убил мистера Поллини! – преувеличенно наивно воскликнула я.
Следователь в порыве неудержимого раздражения ударил ладонью по столешнице и заскрежетал зубами. Думаю, с гораздо большим удовольствием, он бы ударил меня.
– Винокурова! – взмолился мой начальник.
Я вздохнула.
– Товарищ капитан, даже принимая во внимание вашу фамилию, – цедил слова следователь, крайне неприятный сухопарый
Я вторично вздохнула, но ломать комедию мне надоело. Я посмотрела прямо в глаза следователю, и он несколько поежился от быстрой перемены в моем взгляде.
– Товарищ майор, в постановке приказа при направлении меня на задание, было сформулировано оградить гражданских лиц от возможности пострадать при проведении операции по ликвидации Кожемятова. Приказ мною выполнен. Задача изобличить убийц Ивана Кожемятова поставлена не была. Обстоятельства произошедшего изложены мною в поданном рапорте. Если Вы, товарищ майор, не имеете больше ко мне вопросов, то я бы хотела вернуться в отдел.
Я перевела взгляд на начальника, тот хмуро исподлобья смотрел на меня, но кивнул, соглашаясь.
Следователь Проскуряков вздохнул и капитулировал, пообещав наслать на меня служебное расследование и пробормотав под нос, что из органов сделали проходной двор всякими непонятными девицами.
Я смотрела на него с выражением обычной ласковой дурости, какую я изображаю, слыша подобные инсинуации в свой адрес, сделала ручкой, и мы вышли из кабинета.
Молча покинули здание и направились к стоянке.
– Вас подвезти, товарищ полковник? – спросила я начальника.
Он кивнул, все знали его нелюбовь к вождению автомобиля самостоятельно, а водителя он отпустил в отпуск.
Полковник Шевцов Аркадий Зиновьевич обладал внушительной комплекцией и суровым взглядом, в форме он смотрелся сокрушительно и на многих производил столь неизгладимое впечатление, что некоторые начинали каяться сразу при его появлении.
Я же обладала внешностью Аленушки из сказки. Собственно, как и именем – Алена.
С трудом поместившись на переднее сидение моего мини-купера, полковник снял фуражку, пристроил ее на коленях, по многолетней привычке, вцепился в нее и сурово молчал.
Я не стала развлекать его светской беседой и половину пути мы проделали молча.
– Винокурова, завязывала бы ты следакам хамить, – посоветовал шеф.
– Я не специально, товарищ полковник, оно само.
– Оно само, – передразнил начальник, – да ты знаешь, что твой отец со мной сделает?
И вот за эту манеру совершенно по-бабьи вздыхать и охать, он и получил ласковое прозвище среди подчиненных – Зиночка.
Я кивнула.
– Мы с Вами, товарищ полковник, поедем к нанайцам, движение регулировать, – не отвлекаясь от дороги, сказала я.
Это была любимая угроза моего отца, когда он распекал нерадивых подчиненных:
– А Вы, – кричал в запальчивости отец, – у меня поедете к нанайцам, движение регулировать!
А папа мой служил в звании генерала. Поэтому, когда мне, после проведения сложной операции, досрочно присвоили капитана, в отделе ехидно улыбались и перешептывались, что папа постарался. А то, что я там скакала, как на углях, как-то не рассматривали. Да и зачем,
Я давно привыкла, что с моей внешностью и папой генералом никто не воспринимал меня всерьез. Несмотря на красный диплом, полученный вполне самостоятельно, несмотря на то, что я свободно говорю на двух иностранных языках, имею первый взрослый разряд по художественной гимнастике, занимаюсь единоборствами, весьма метко стреляю и обладаю аналитическим складом ума, я все равно была «полицейской куклой Барби» и «ну конечно, у нее же папа генерал».
Впрочем, полковник Шевцов и коллеги, с которыми я непосредственно взаимодействовала, относились ко мне вполне по-человечески, ценили за умение находить выход из сложных ситуаций и разгадывать сложные головоломки.
Я припарковалась и собиралась выходить, но шеф меня остановил:
– Езжай домой, девочка, отдыхай, – вздохнул он, – у тебя была сложная ночь. В понедельник, все в понедельник.
Я не возражала, ночь была правда сложная. Это был не первый труп в моей практике, но перед глазами снова и снова вставало падающее тело Кожемятова перед самым носом у Ирины, которая была в ту ночь его спутницей.
Зайдя домой, я услышала, как что-то шкварчит на плите, значит мама дома.
Несмотря на то, что я была уже вполне себе взрослой девочкой, я продолжала жить с родителями. И дело было не в отсутствии возможности жить отдельно, а в полном отсутствии желания разъезжаться, как с моей стороны, так и со стороны родителей.
Я была поздним, незапланированным ребенком. Хотя в современных условиях совсем даже и не поздним, а вполне своевременным. В общем, поженившись, образцовая пара учительницы и милиционера, родили сына, воспитывали из него настоящего мужчину, и обзаводиться еще потомством уже не планировали. Мама из учительницы превратилась в строгого профессора ведущего ВУЗа города, папа уверенно шел вверх по служебной лестнице и тут сюрприз, в виде шевелений ребенка. Мама была так увлечена карьерой, что происходящие с телом перемены списывала на стресс и возраст. Впрочем, несмотря на мою незапланированность, я была очень любимым ребенком, но в отличие от мнения большинства, отнюдь не таким избалованным, как можно было подумать. Поскольку сын пошел по отцовским стопам, то мне предполагалось заниматься чем-то исключительно женским. Могу быть как мама педагогом, могу быть врачом, могу даже, прости Господи, моделью. И каково было негодование отца, когда я ни с кем не посоветовавшись, поступила в профильный вуз. Он тут же заявил безапелляционным тоном, чтобы я забирала документы.
– Нет, – спокойно объявила я, не прекращая жевать.
Брови отца взметнулись в немом недоумении, что я посмела возражать.
Лешка, мой брат, к тому моменту уже жил своей семьей, благополучно женившись на воспитателе детского сада Марине, проходившей свидетельницей по одному делу, но в этот совсем не прекрасный для моего отца вечер, они ужинали с нами.
– Как прикажите это понимать? – достаточно сухо спросил отец.
– Как изволите, – равнодушно парировала я.
Лешка всегда отца боготворил и даже боялся, и моя непочтительность и непокорность в тот момент приводили его в священный ужас.