Алёша Карпов
Шрифт:
Шапочкин наблюдал, как Ершов резал вынутое из котла мясо, и вдруг сказал:
— Поздравьте меня, Захар Михайлович!
Ершов недоумевающе посмотрел на друга.
— Мне сегодня двадцать семь исполнилось…
— Вот оно что? Поздравляю от всего сердца, поздравляю и в связи с этим хочу сказать тебе несколько слов. Мы верим, Валентин Алексеевич, что еще наше поколение доживет до социализма, до тех времен, когда люди будут свободными и счастливыми. Но на пути к светлой мечте нас ожидает немало невзгод и разочарований. Ждут нас еще тяжелые битвы. Будут победы, будут и поражения. Найдутся в
Усевшись вокруг разложенной на траве скатерти, друзья принялись за обед.
— Счастливый ты, Валентин, — в раздумье молвил Барклей. — Мы только готовили революцию, а вам самое главное остается. А как ты думаешь, Захар Михайлович, где в первую очередь победит пролетариат — у нас или там, на западе?
— Ленин надеется, что у нас, — вспоминая свою встречу с Владимиром Ильичей, ответил Ершов.
— Тогда, пожалуй, и я доживу еще до решающей битвы? Возможно, и мне удастся в ней участвовать?
— Удастся! — уверенно сказал Папахин. — И, помолчав, с гордостью добавил: — А ведь это результат нашей работы, Захар Михайлович.
Ершов подошел к роднику, напился холодной воды и, возвратившись на свое место, сказал:
— Через пару недель, друзья, я должен буду уехать в Екатеринбург. Не знаю, сколько я там пробуду и скоро ли мы снова увидимся. Возможно, что не скоро. Поэтому мне хотелось бы с вами обсудить некоторые вопросы нашей дальнейшей работы. Товарищ Папахин сказал, что пора нам от обороны переходить к наступлению. Я считаю, что Трофим Трофимович трижды прав. Это, действительно, главное. Да, друзья, пришла пора начинать новую и последнюю битву. И начинать ее напористо, с утроенной энергией.
— Тяжеленько нам без вас будет, — вздохнул Трофим Трофимович. — Снова ходят слухи о снижении расценок и уменьшении зарплаты. Здесь может завариться каша.
— Да, Калашников мне говорил. Официального указания пока еще нет, но приехавшие англичане уверяют, что такое распоряжение от Уркварта скоро последует.
— Не унимаются, хотят на своем поставить.
— Очевидно, так. Но это им теперь вряд ли удастся. Добившись победы, рабочие не захотят ее упустить. Да и мы не позволим.
— Какую же линию занимать нам в этом вопросе? Что передать членам комитета? — живо спросил Папахин.
— Линию нужно занимать только наступательную, — с твердостью ответил Ершов.
Долго еще в этот день объяснял Захар Михайлович своим товарищам, как нужно на заре нового революционного подъема вести борьбу за большевистское руководство пролетариатом.
Прощаясь с Ершовым, Папахин сказал:
— Попрошу Карпова, чтобы к Гарольдову гробу мальчика прислал. Пусть проводит тебя до станции.
Боясь, как бы не опоздать, Алеша поднялся на рассвете. В одной руке у него был сосновый сук — условный знак для Ершова, в другой — небольшой холщовый мешочек. Провожая Алексея, отец положил ему краюху хлеба, оставшиеся от ужина три картофелины, щепотку соли и жестяную кружку.
— На день хватит, а к вечеру постарайся вернуться, — напутствовал он сынишку. — Не забудь, что я тебе наказывал.
— Не забуду, — важно ответил Алеша, гордый тем, что ему поручили серьезное дело. — Вот увидишь, все, как надо, сделаю.
Вначале мальчику в лесу было не по себе. Превратившаяся в лед вечерняя роса сковала умолкший осенний лес и побуревшую землю. Но только лишь первые лучи солнца блеснули из-за перевала — лес сразу преобразился, все в нем ожило, затрепетало.
Алеша так был захвачен окружающей красотой, что даже перестал чувствовать боль в озябших ногах. Мальчик был бос. Отец давно собирался купить ему сапоги, но все не было денег, и покупка изо дня в день откладывалась. «Не я один, — успокаивал себя Алеша, разглядывая шершавые ноги. — Валенки у меня есть. Зимой в них ходить буду». Сзади за ним тянулись две дорожки. Иней рассыпался. Не таял, потому что ноги были почти так же холодны, как и сам иней.
Подойдя к Гарольдову гробу, Алеша воткнул в землю сук, влез на дерево и стал ждать. В лесу неожиданно бухнул выстрел. Над головой пронеслась стая рябчиков. Меж деревьев долго, как безумный, метался русак. «Вот бы мне так быстро научиться бегать, — подумал мальчик». Он вспомнил, как в сказке скороход за одну ночь по нескольку раз бегал из одного царства в другое. «Обежал бы я все страны, — рассуждал Алеша, — и выбрал такую, где жить хорошо, бедняков туда всех бы перевел, а чужака, который там стреляет, сбросил бы в самую глубокую яму. И лесничего Плаксина туда же, пусть подыхает».
— Алексей! — послышалось сзади. Алеша испуганно обернулся. Внизу, помахивая суком, стоял бородатый человек, по виду не то торгаш, не то псаломщик.
«Он или не он?» — думал Алеша, слезая с дерева. Бородатый подхватил его за ноги и бережно поставил на землю. Нахмурившись, Алеша ждал.
— Откуда будешь? — притрагиваясь рукой к Алешиному плечу, спросил незнакомец.
— Здешний, — все еще недоверчиво посматривая на бородатого, ответил Алеша.
— Ну и хорошо, что здешний, — щелкнул пальцами и улыбнулся бородатый… — Признаешь теперь?
— Теперь признаю.
— Пошли тогда. Не видел, кто здесь стрелял?
— Чужак. Кто же больше? Тут только он один стрелять может, остальным нельзя.
— Это почему же?
— Запретил чужак. Намедни сосед наш пошел, а ему лесники всю спину плетями исполосовали и ружье отняли.
— Что же, им жалко, что ли? Урал велик.
Алеша вздохнул.
— Хозяева они. Что хотят, то и делают. Боятся их. Залез я вот на сосну, а сам думаю, подойдет и спросит: «Зачем на мою сосну залез?» И потянет вниз головой, не то еще подстрелит. Не зря дедушка наш говорит: «От змеи на шаг, а от чужака на версту».
Слушая мальчика, Ершов сосредоточенно смотрел вдаль, затем медленно перевел взгляд на своего провожатого, на его посиневшие от холода ноги и жилистые, огрубевшие руки.
«Вот удел наших детей, — размышлял Ершов, не прерывая речи своего маленького собеседника. — Что ожидает его в жизни, если на земле ничто не изменится?»
— Сапоги бы тебе, Алеша, надо. Холодно.
— Конечно бы надо, — по-взрослому, рассудительно ответил Алеша. — У нас все так говорят: и мама, и дедушка с бабушкой, и отец тоже. Да где их взять-то? У меня ладно хоть армяк есть, а сестренки, те совсем нагишом. И у мамы обуток нет.