Алгебраист

Бэнкс Иэн М.

Фассин теперь, безусловно, являлся лучшим наблюдателем в системе: это стало особенно очевидно после проведенных им исследований племени Димаджриан — буйной стаи молодых насельников, с которыми он подружился. Он фактически даже стал членом стаи на целое столетие во мнимом времени, что во времени реальном составило шесть лет. По наблюдательским представлениям, он даже еще не достиг расцвета сил, но тем не менее уже был одним из лучших в своей профессии. Он родился триста девяносто лет назад, но лишь сорок пять из них прожил по физиологическому времени, а выглядел и того моложе — лет на тридцать пять.

Иногда он вспоминал о происшедшем в разбитом инопланетном корабле, думал о том, что случилось с Салом, Тайнс и с ним

самим, и ему приходила в голову мысль: кошмар той ночи осенил их каким-то странным благословением, обратным проклятием, заколдовал эту троицу, словно Айлен, сама того не ведая, отказалась от того золотого будущего, что ожидало ее, и щедро наделила им их троих.

Он поцеловался с Тайнс на прощание. Та направлялась через портал и по Комплексу на дальнюю оконечность галактики — в Академию флота, куда ее пригласили преподавателем, на год. Фассин держал путь на противоположный край системы Юлюбиса, где в это время находился Наскерон, — он не оставлял попыток извлечь знания из насельников.

Тайнс благополучно прошла через портал за день до его уничтожения. Фассин находился в лайнере на расстоянии одного дня пути от Сепекте и, даже не выслушав до конца известие об уничтожении портала, понял, что увидеть Тайнс ему, видимо, больше не суждено.

Сал, который в это время вполне мог оказаться бог знает где, был дома со своим многострадальным папочкой. Часов десять он пребывал в ступоре — все никак не мог поверить в случившееся, а потом целый месяц провел в трауре по утраченной свободе, пытаясь утолить свою скорбь вином, наркотическим чадом и развратом в жалких притонах системы Юлюбиса. Вообще-то в Сепекте, и особенно в Боркиле, имелись бары, курильни и бордели, имевшие репутацию хуже некуда (в Боркиле целый район — Бугитаун был отведен для подобного рода отдыха), но беда в том, что они не принадлежали к остальной части цивилизованной галактики. Фасс как-то в одном из бугитаунских баров-борделей наткнулся на Салууса, но тот был настолько пьян, что даже не узнал друга юности.

Потом Сал встал на путь праведный, подстригся, избавился от нескольких татуировок и множества знакомых и в начале следующей рабочей недели появился с самого утра в офисе компании, где служащие все еще пребывали в прострации — каждая ложная тревога наводила на них ужас, и в любую минуту они ожидали вторжения.

С самого начала всех в системе мучили вопросы: «Зачем?», «Почему нас?», «Что дальше?» и «Только ли нас?»

Может быть, что-то в этом роде уже случилось повсеместно?

Юлюбису понадобится два столетия, чтобы выяснить, была эта атака частью более широких действий или же система стала одиночной целью. Юлюбис был удален от остальных частей галактики не более, чем любая другая система на конце одной червоточины (а значит, несравнимо менее, чем многие сотни тысяч освоивших космос систем, которые еще не были подсоединены — или вновь подсоединены — к Комплексу), но теперь вместе со своей главной планетой Сепекте, тремя крупными обитаемыми лунами, включая Глантин, тысячами искусственных орбиталищ и двадцатью миллиардами душ система Юлюбиса стала такой отдаленной и уязвимой, какой казалась всегда, если бросить беглый взгляд на карту галактики.

Милиция, военные части Навархии и уцелевшие подразделения Внешней эскадры Юлюбиса отремонтировали технику и перегруппировались. Было объявлено военное положение и введен в действие план на случай чрезвычайных обстоятельств, в результате чего все наиболее передовые производственные мощности системы перешли на выпуск военного оборудования. В итоге компания отца Салууса, «Тяжелая промышленность Кегара», расширилась и достигла оборота, какой и не снился владельцу, а Салуус из беспутного наследника огромного состояния превратился в будущего владельца состояния просто беспрецедентного.

В руководстве системы подумывали — а не соорудить ли Юлюбису собственную червоточину

и корабль-носитель, чтобы доставить портал к Зенерре. Но помимо огромных расходов и соображений (поскольку в скором времени начнется доставка портала с другого конца) о напрасной трате времени и средств, которая ничуть не ускорит воссоединение, был и еще один убийственный довод, действовавший, пока власти Зенерре не дали бы высочайшей санкции или не поступили бы данные о коллапсе всей цивилизации: в Меркатории изготавливать и устанавливать червоточины разрешалось только инженерному корпусу.

Предусматривались суровые наказания для тех систем и правителей, которые хотя бы только приступят к сооружению червоточины без прямой санкции свыше, а согласованный с Меркаторией план действий на случай чрезвычайных обстоятельств в системе Юлюбиса такой санкции не содержал.

Обнаруженные в космосе вокруг точки либрации, где прежде находился портал, немногочисленные обломки кораблей запредельцев свидетельствовали о том, что участники нападения принадлежали к трем группам, вот уже несколько тысяч лет досаждавшим Юлюбису и близлежащему пространству: Трансгрессу, Истинно Свободным и Биальянсу, которые на этот раз объединились, доведя свой флот до невиданных прежде размеров.

Состояние обитателей системы, пребывавших на грани нервного срыва в ожидании вторжения запредельцев, было близким к тому, в котором находились о-земляне, прежде чем стали полноправными членами галактического сообщества.

Сказать, что любая цивилизация, до того как она вступила в контакт с остальными обитателями галактики и нашла свое место в постоянно меняющейся метацивилизации других существ, в основе своей невропатична, — значит ничего не сказать, потому что ранее, когда они искренне считали, что кроме них в этом мире, возможно, нет никого, все одиночные сообщества были исполнены раздутого чувства собственной значимости и некоего экзистенциального страха перед необозримостью и мнимой пустотой мироздания. Но даже при том, что обитатели системы Юлюбиса знали о существовании остальной галактики (ну хоть в какой-то, на худой конец, форме), их мировосприятие отчасти вернулось к прежнему дообъединительному состоянию.

В условиях военного положения, которое хотя и досаждало, но иногда странным образом щекотало нервы, система Юлюбиса, смирившись со своей неожиданной изоляцией и вновь наступившей уязвимостью, стала жить ближними целями, цепляясь за удовольствия и наслаждения, доступные сегодня, потому что завтра могло и не наступить. Нет, общество не разложилось, сколь-нибудь значительных бунтов или восстаний отмечено не было, хотя протесты случались — и подавлялись — и, как гораздо позднее признали власти, СОВЕРШАЛИСЬ ОШИБКИ. Но система не развалилась, выстояла, и впоследствии ее обитатели не без ностальгии оглядывались на эту странную, неспокойную эпоху. В этом времени было что-то лихорадочное, но в то же время яркое — воссоединение с жизнью после отрыва от всего остального мира, и в некотором смысле это подозрительно походило на культурное возрождение в пределах системы, которую начинали называть Юлюбисским отъединением.

Фассин, пока шло брожение умов, по большей части отсутствовал — он использовал любую возможность для экспедиций, словно опасаясь, что не сможет заниматься этим в будущем. Даже возвращаясь в реальное время, он был изолирован от крайностей охватившей систему суматохи, от страхов, от невротических выбросов энергии, поскольку предпочитал находиться на Глантине, а не на Сепекте или ее кольцевых орбиталищах; на Глантине же он предпочитал жить в одном из пяти сезонных домов клана, а не в Пирринтипити или других крупных городах планеты-луны. Он по-прежнему путешествовал, иногда уезжал отдохнуть в Пирри или вообще отправлялся за пределы Глантина, что случалось, когда эта новая, необычная атмосфера безумия становилась особенно напряженной.