Алхимик
Шрифт:
— Да так. Как тебя зовут?
— Спичка.
— М-да, — усмехается Эд. — Это прозвище. А имя у тебя есть?
— Имя? Наверное, есть — только я его не знаю. Так ты что, идёшь?
Сол вздыхает. В конце концов, с чичестерами перспектива у него не самая радужная. Будет клепать пироксилин, пока не взорвётся от случайной искры или не получит дубиной в висок в очередном набеге. Стоит задуматься о смене покровителя.
— Давай сделаем так. Ты посиди пока здесь. Пусть ребята в «Королевском Орле» как следует напьются. Когда вечеринка станет затухать, я выйду к тебе. Тогда и двинемся. Хорошо?
Какое-то время мальчишка не отвечает. Эд начинает даже сомневаться,
— Ладно. Я тебя тут ждать буду.
Глава четвёртая
Монстр из Старой Пивоварни
Свет газовых фонарей, бледный и дрожащий, словно растворяется в темноте, неспособный одолеть ночную темноту. Всё что он даёт — слабые ореолы вокруг с Влажный, полный тяжелых ароматов воздух поглощает звуки как губка: Эд едва может расслышать звук собственных шагов. Спичка идёт немного впереди, тихонько насвистывая незамысловатую мелодию — его совершенно не беспокоят ни темнота, ни сырость. Дома вокруг все как один тёмные — даже случайного огонька не пробивается сквозь закрытые ставни.
— Где это мы? — спрашивает Сол негромко. Спичка перестаёт насвистывать, удивлённо оборачивается.
— Заблудился? Это Мэдчестер-стрит.
— Я не местный, — непроизвольно оправдывается Эд, хотя название кажется ему знакомым
— Ну так и что? — удивляется мальчишка. — Все знают Мэдчестер-стрит.
— Может и все, — Эд играет желваками, пытаясь вытащить из памяти нужный кусок. — А мост, который мы прошли, как называется? Адмиральский?
— Он, — довольно кивает Спичка. — Узнал?
— Догадался. Погоди-ка.
Они останавливаются. Спичка, ростом чуть больше метра, смотрит на Эда, запрокинув голову.
— Чего?
— Ты меня в Старую Пивоварню ведешь, так ведь?
Мальчишка улыбается. Переднего зуба у него не хватает. Хочется верить, что выпал молочный.
— А ты соображаешь. Пойдем, — улыбка исчезает с лица. — Он ждать не любит.
Эд понимает, кого имеет в виду Спичка. И от этого понимания ему становится немного не по себе.
— Лучше бы ты сразу мне сказал, — говорит он веско. Спичка пожимает плечами:
— Ты бы не пошёл.
— Я и сейчас ещё могу уйти, — Эд в этот момент действительно размышляет о том, не лучше ли вернуться в «Королевского Орла».
— Не. Уже не можешь, — вдруг заявляет мальчишка. Вид у него слегка виноватый. Эд оглядывается. Улица кажется пустой, но темнота и туман надёжно укрывают её закоулки и повороты. Они со Спичкой доходят до небольшого паба, уже закрывшегося, за которым сворачивают в узкий переулок.
— Крысиный тупик, — шепчет Сол. Увидеть живьём этом место, так подробно описанное Алиной для него что-то вроде откровения. До того он лишь косвенно осознавал связь места, в котором оказался со снами своей жены. Теперь это была уже не связь — это были ворота, широко распахнутые и неумолимо затягивающие. Покрытые плесенью стены, кислый запах помоев, грязь под ногами, едки, обжигающий ноздри туман — зарисовка из чужого дневника становилось объёмной, реалистичной. Настолько реалистичной, что сердце в груди словно сжалось, замерло.
Впереди, хищным мертвецом нависает Старая Пивоварня: выбитые окна, обвалившаяся штукатурка, щербатая кладка. Тяжелые деревянные ворота висят на позеленевших бронзовых петлях. Строки, написанные рукой Алины, против воли встают перед глазами.
Только в самых жутких кошмарах я посещаю это место. Ужас и отвращение, которое внушает Старая пивоварня, уступают только Заколоченным кварталам, где Красная Смерть властвует безраздельно.
В
Спичка двумя руками тянет тяжелую бронзовую ручку. Створка ворот с жутким скрипом поддаётся. Из открывшейся щели дохнуло парким, тяжёлым духом. Сера, аммиак, мускус — словно там, в темноте, не жильё, а свалка. Спичка ныряет в проём, Сол же замирает на пороге, не решаясь сделать шаг. Дело не в страхе. До того всё происходящее казалось ему не более чем галлюцинацией, пусть и затянувшейся. А теперь… Казалось, за этим прогом лежит иная реальность, рождённая уже не его, а чужим разумом. Разумом, чьи сны рождают чудовищ.
— Эдди, ты идёшь? — раздаётся из вязкого сумрака голос мальчишки. Сол кивает, делая решительный шаг.
— В любой ситуация есть своя логика, — говорит он Спичке. — Скрытый смысл.
— Не понимаю, — искренне признаётся ребёнок.
— Не обращай внимания, — отвечает ему Эд. — Это я так.
Они проходят по огромному холлу, закутанному в глубокий мрак. Границ его не видно, но слышно, как кто-то шевелится — десятки живых существ, поглощенных своими, странными делами. Над головой мелькают слабые огоньки лучин и сальных свечей, словно те, кто несёт их, передвигаются на бесшумных, как у сов, крыльях. Скорее всего, холл идёт через все этажи, до самой крыши, а свет горит на террасах и лестницах, ведущих на отдельные ярусы этого странного дома.
Как Сол и ожидает, Спичка ведёт его вниз, в катакомбы. Здесь ещё меньше света и почти нет воздуха — жуткая взвесь, которая висит здесь, оседает на гортани шершавой плёнкой, вызывая приступы кашля. В руках мальчишки неизвестно откуда появляется небольшой фонарь, дающий слабый, рассеянный свет шага на три не больше.
Эд заворожен картинами, которые свет открывает ему. Так, наверное, чувствует себя подводник, впервые опустившийся на глубину «вечной темноты» — настолько чужими кажутся эти краткие образы. Бледные, сутулые фигуры, жуткие лохмотья вместо одежды, выпученные, мутные, как у рыб, глаза. Обитатели подземелья избегают освещенного круга, но в то же время провожают идущих долгими, пристальными взглядами. Взглядами отнюдь не дружелюбными.
— Не бойся, — шепчет Спичка. — Подземные нас не тронут. Джек не позволит.
— Скорее, страх перед ним. Сам он вряд ли успеет прийти к нам на помощь.
Спичка бросает на Сола удивлённый взгляд.
— Джек и страх — одно и то же, — говорит он так, будто повторяет что-то самоочевидное.
Они опускаются всё ниже. За очередным поворотом вдруг оказывается освещённая комнатка. Под небольшой масляной лампой прямо на земле сидят двое жилистых, лохматых мужчин. На них грязная и заношенная одежда, а грубая кожа покрыта множеством шрамов. У одного на месте глаза — зияющая рана, похоже, не заживающая уже не первый месяц. Нижняя челюсть второго раздроблена до полной бесформенности — срасталась она явно как попало, и теперь бедолага едва ли может внятно говорить.