Алхимики

Дмитриева Наталья

Приблизившись, суфлеры замедлили шаг. По багровому лицу Питерсена градом катился пот, а антверпенец был желтым, точно лимон, и оба едва переводили дух.

Стеф сказал:

— Господин ученый так спешил нынче, что забыл попрощаться. Или ему зазорно путешествовать с простыми людьми, вроде меня и Корнелиса? Пусть скажет прямо — среди нас кривых нет.

Пикардиец склонил голову, словно бык перед атакой, но не промолвил ни слова.

Тогда Стеф дернул его за плечо и воскликнул:

— Да ты язык проглотил, что ли?

Быстрее

молнии Ренье схватил антверпенца за руку и вывернул, так что кость хрустнула, а когда Питерсен бросился на него, чтобы сбить с ног, оттолкнул Стефа, подставил толстяку подножку, а потом с силой пнул его под зад. Не удержавшись, тот рухнул в воду, и его товарищ завопил что было сил:

— Караул! Убивают!

Отскочив, он замахнулся на Ренье посохом, однако пикардиец ударил первым, и посох отлетел в сторону. А Ренье, скрестив руки на груди, стал наступать на тощего суфлера, пока у того под башмаками не захлюпала вода.

— Что блеешь, козлиная морда? — спросил пикардиец. — Твоему дружку не повредит освежиться. Иисус свидетель, с тех пор, как его окрестили, он к воде и не приближался — пусть же теперь прополощется, как следует.

— Ты и меня утопишь? — дрожа, спросил Стеф.

— Ничего твоему дружку не сделается. Он плавает, как бочка с ворванью, — ответил пикардиец. — Что до тебя, приятель, я не стану брать греха на душу, но тронешь меня еще раз, раздавлю тебе руку — ни один лекарь не соберет.

— Вчера ты не был таким гордым, когда просил у нас хлеба! — крикнул антверпенец.

— Твой хлеб не стоил моей гордости, вот я и решил вернуть ее себе. — Ренье швырнул ему медяк.

Ноги у мошенника разъехались, и он окунулся по самую макушку.

Послышался плеск воды и скрип уключин, и из тумана показалась медленно плывущая лодка. Угрюмый перевозчик едва удостоил взглядом двоих, барахтающихся в прибрежной тине; монета, протянутая Ренье, и вовсе сделала его слепым.

Переправившись через Шельду, пикардиец зашагал к Алсту, крупному городу в миле от границы с Брабантом.

Дорогу развезло, и ноги пикардийца тонули в грязи. Над затопленными полями стояла свинцовая мгла, и крестьянские дворы были безмолвны, точно все вымерли. На обочине Ренье увидел раздутый лошадиный труп — стаи ворон и грачей с хриплыми криками кружились над ним, точно черные вихри, а бродячие псы, огрызаясь, делили падаль.

Ренье поднялся на холм и увидел Алст и реку Дендер, за которой была уже земля Брабантская.

От города навстречу пикардийцу двигался большой отряд. Впереди были латники на крепких германских лошадях под стегаными чепраками; за ними — всадники в легких кольчугах и кирасах, вооруженные короткими пиками. Следом шагали копейщики в толстых жаках из провощенного холста, арбалетчики и куливринеры в сопровождении музыкантов. Гулко выстукивали барабаны, пронзительно свистели флейты. Плыли над землей красно-желтые знамена с гербами дома Ла Марк и герцогства Клеве.

Во

главе отряда на рыжем испанском жеребце ехал человек. Двое слуг держали над ним балдахин с золотыми кистями; молодой оруженосец вез его шлем и копье. Поверх чеканной кирасы на нем был бархатный плащ, подбитый горностаем, такой длинный, что его полы закрывали задние ноги коня до самых бабок. Из-под круглой парчовой шляпы ниспадали темные волнистые волосы, обрамляя вытянутое лицо с маленьким ртом, тонким длинным носом и глазами навыкате. Всадник смотрел прямо перед собой, чуть прикрыв тяжелые веки, и казался погруженным в глубокую задумчивость.

Это был Филипп Клевский, адмирал Нидерландов, направлявшийся в Гент, чтобы вести переговоры с магистратом: ему был дан приказ не допускать новых волнений в городе. Говорили, что он, как и его отец, сеньор де Равенстейн, поддерживает притязания французского короля и готов передать тому графства Геннегау и Намюр со всеми бургундскими подданными, говорящими по-французски. Подобные слухи возбуждали немалые подозрения у австрийца, всегда бывшего в неладах с Клевским домом; но до сих пор адмирал не давал повода усомниться в своей верности.

С вершины холма Ренье проводил отряд взглядом, потом направился к Алсту. На сердце у него стало тревожно. Он попытался выбросить из головы эту мимолетную встречу, но тщетно: словно ледяная рука легла ему на грудь, и ее холод надолго отпечатался в душе.

VI

В Алсте четыре брата Ионсена были повешены за то, что убивали немецких солдат, мародерствовавших в окрестностях города. Со связанными руками и петлями на шеях братьев провели по улицам, и на каждом перекрестке глашатай объявлял их вину и вынесенный им приговор.

А люди говорили, что вешать нужно не их, а проклятых имперцев, налетевших на страну, будто воронье, и до костей обглодавших ее израненное тело.

И Ренье покинул Алст с еще более тяжелым сердцем.

В то время как он шагал напрямик по раскисшим от дождей полям, другой человек месил грязь на безлюдной тропе, приближаясь к Лёвену с противоположной стороны. Он не был похож ни на паломника, ни на бродягу. Одежда на нем была простая, поношенная, коричневый плащ из толстого сукна потемнел и разбух от воды, с низко опущенного капюшона капало.

Под вечер, усталый и продрогший, он добрел до местечка Бирбек. Некогда это была богатая деревня, на всю округу славившаяся отменным темным пивом, которое подавали в трактире «Котел и кружка». Ныне многие дома стояли пустыми, а пивоварня — заброшенной. У трактира путник увидел безногого оборванца, рывшегося в мусорной куче, точно пес. Из жалости он бросил ему монету, и та упала в грязь. С ворчанием нищий выбрался из своей кучи, ловко перебирая пальцами, выудил подачку и мигом спрятал за щеку. Распухшее лицо перекосила щербатая ухмылка.