Алики-малики
Шрифт:
Старик долго рассказывал о своей жизни. Как вырастил сыновей, двое из которых не вернулись с войны, о том, как сам воевал и дважды был ранен. Мог остаться в городе, где ему предлагали работать в котельной, но, слава богу, он повидал свет, навоевался и умереть хотел на родине, где жили и умерли его предки.
Нияз не мог остановиться, словно всю жизнь ждал случая, чтобы раскрыть душу и поведать о своей долгой жизни. Гость слушал его, обхватив ладонью подбородок, и сочувственно щурил глаза.
Встречал
— Жаль, — вздохнул старик. — Он обманул меня. Он поступил нечестно, Байсал Эльмуратов, он угнал моих овец.
Гость рассмеялся и вежливо потрепал Нияза по плечу, потому что Нияз распалился, вспомнив старую обиду, сжал кулаки, будто мог ещё встретиться с ним и потребовать угнанных овец.
— Но что бы ты стал делать с овцами? — спросил гость. — Двести овец — не многовато ли это для личного владения, а?
— Нашёл бы, что делать! Мне бы только поговорить с ним!..
Они встали. Гость простился с женщинами и детьми, поблагодарил за кумыс и вышел с Ниязом из палатки. Спутники гостя бродили поодаль. Шофёр, откинув голову на спинку сиденья, спал, надвинув кепку на глаза. Нияз не торопился отпускать гостя.
— Скажи, есть у тебя семья — жена, дети?
Глаза у гостя расплылись за стёклами.
— Есть, конечно. Только с женой приходится видеться редко. А сыну уже девять лет. Он живёт у надёжных людей, и я спокоен за него.
Э, Нияз понимает — работа такая, подробности ему не нужны.
— Э-це-це! — Нияз коснулся руки гостя. — Скажи мне, а почему бы тебе не вернуться на родину?
Гость усмехнулся.
— Один поэт сказал как-то: «Ведь если я гореть не буду, и если ты гореть не будешь, и если он гореть не будет, кто ж тогда рассеет тьму?»
— Ну, ну! — удивился старик складу этих слов. — Хорошие слова, красивые слова! Как это он сказал: «Ведь если я гореть не буду…»
Нияз и гость шли не торопясь к машине. Аслан неслышно следовал за ними, стараясь не проронить ни слова из их разговора. Он вслушивался в низкий сильный голос гостя и уже не думал о его красивом светлом костюме, о белой рубашке, о переливчатом, как змеиная шкурка, галстуке, о перламутровых запонках. Наверно, это всё-таки не главное в госте. Что-то болезненное было в его высокой, сутуловатой фигуре, в худобе, которая бросалась сейчас в глаза, несмотря на добротный костюм.
— Если бы возможно было то, о чём ты говоришь, аксакал, — он обвёл глазами вершины, покрытые снегом, — я бы жил в горах и пас овец. Какой здесь воздух, какие горы, какой в них покой!
Гость повернулся и посмотрел на Аслана. Он посмотрел на него с острым вниманием, словно впервые увидел. Аслан съёжился от этого сильного проникающего в душу взгляда, словно его застигли врасплох со всеми мелкими чувствами, суетой и завистью. Он чувствовал себя раскрытой книгой, в которой гость мог читать все его тайные мысли. Он почти не дышал, ожидая, что на него обрушатся сейчас резкие, безжалостные, изобличающие слова. Но гость — как быстро и неожиданно менялось выражение его глаз! — по-свойски кивнул ему и сказал:
— Он ещё может по-своему распорядиться собой и решить, как ему жить. Мне не пришлось выбирать.
От ласки, мягко сверкнувшей в глазах гостя, кровь прихлынула к щекам Аслана.
— Что? Мечтаешь о мировой революции? — спросил гость. — Наверно, скучно тебе здесь?
Аслан мял потными руками сложенную вдвое камчу. Он не нашёлся, что ответить. Старик ревниво посмотрел на него. Усы у него вздёрнулись, как у хищного кота. Он положил руку гостю на плечо, чтобы отвлечь его от Аслана.
— А что, если поживёшь у меня в горах? — сказал он. — Работа будет нетрудная — пасти со мной табун. Мне как раз нужен хороший помощник. На воздухе, на кумысе, на свежей баранине ты быстро поправишь свой желудок! Поверь мне, старику, скоро тебе можно будет пить водку, как кумыс, и лицо твоё станет, как у девушки.
— Я пошёл бы к тебе в помощники, аксакал, и был бы счастлив поучиться у тебя, потому что ты добрый и мудрый человек.
Нияз бровью не повёл от этой похвалы. Он был озабочен одним — он видел, как гость торопится, и не хотел отпускать его.
— Я знаю, у тебя важные дела и ты не можешь бросить их. Но тогда пришли ко мне твоего сына. Разве ему будет плохо здесь? Моя старуха ещё достаточно крепка, чтобы присмотреть за ним. С моими внуками он не будет скучать. Он будет расти крепким и сильным, из него вырастет настоящий джигит…
Старик не унимался — он красочно расписывал прелести чабанской жизни. Гость слушал, покашливал, не зная, как остановить поток его красноречия. Он торопился к машине. Нияз, однако, цепко держал его за руку, ноздри его широкого носа обиженно раздувались.
— Если так, — сказал он, и скулы его порозовели, — ты не откажешься от моего подарка.
Спутники подошли к гостю, и один из них показал на часы:
— Мы опоздали. Не знаю, что с нами будет, головы снимут…
— Головы ваши будут целы, — рассмеялся гость. — Вы отвечаете за мою, я отвечаю за ваши.
— Я же сразу сказал вам — так легко не отделаетесь.
Нияз и Аслан ушли к палатке. Когда они вышли оттуда, в руках у старика было седло.