All in
Шрифт:
Четыре недели назад
Когда я год назад думала, что хочу замуж, то скорее пыталась сбежать от повседневной суеты. Я хотела раскрасить свою жизнь, думала, что штамп в паспорте что-то меняет. Насколько же сильно я ошибалась…
Самое важное, что я вовремя это поняла. Не рванула в бездну семейной жизни, как все глупые девочки. Уже давно не надеюсь, что какое-то событие может поменять твою жизнь, если ты сам ее не переосмыслишь. И я переосмыслила. Поэтому, у меня началась паническая атака, когда Бесс стал возвращаться к теме свадьбы. Настолько сильно я ее хотела когда-то, что перехотела. Да и время было очень неудачное. Я слишком много омрачала счастливые события своими переживаниями и реакцией. В этот раз я надеялась, что все будет иначе, что я смогу испытать чистую радость без доли сомнения
Этот мой отказ стал причиной последующего неудавшегося психоанализа. Вообще, мне пора бы уже перестать пытаться взять ситуацию за поводья и отпустить свои чувства. Привыкнуть надо, что нельзя разобраться в себе, будучи в таких растрепанных эмоциях. Я пытаюсь уцепиться за маленькие знаки, сигналы мозга и сама усугубляю мозговые штурмы. Каждый человек, который попадает под такое мое душеизлияние, получает кучу несвязных эмоций и пустых разговоров, а проблема остается нерешенной.
Вот под такой обстрел в этот раз попал Хэнк. И вышло это, как я думаю до сих пор, случайно. В тот же вечер, когда Бесс получил дозу эликсира «Неуверенность в себе из-за женского отказа», мы собрались играть в покер. Хэнк, я, Бесс и еще парочка наших знакомых по мафиозному клубу собрались вечером в квартире Паруса. И играла я, как не сложно догадаться, плохо. Покер для сосредоточенных. В этот вечер он был не для меня. Вылетев на первом турнире, я сидела на диване и просто смотрела в стену. Все заметили, что я странно себя веду, и, проиграв сразу после меня, Хэнк не заставил себя долго ждать с утешительными тирадами. Он говорил о какой-то ерунде, мне было совершенно не интересно. Но когда речь зашла про обиды прошлого, включилась моя внутренняя истеричка, и разговор оживился. Мы болтали всю партию, пока остальные раздевали друг друга за столом. И я вспомнила, какого это, когда тебя понимают и слушают. Странно, правда? Вроде бы человек рассказывает какие-то несвязные моменты своей жизни, чтоб просто выговориться, но умудряется при этом уделить достаточно внимания каждому твоему слову. Может быть, это самовнушение, но чем оно плохо, когда успокаивает.
После игры я поняла, что разговора на диване недостаточно. К тому же, я не могла свободно рассказать все, что меня терзало, потому что в двух метрах сидел Бесс. И я позвала Хэнка встретиться следующим вечером.
Знакомый до боли Парус, лифт, балкон шестнадцатого этажа. Мне казалось, что я отсюда и не уходила. Этот балкон был и, наверно, всегда будет местом моего душевного восстановления. Каждый раз, когда мне плохо, я ору во все горло песни, смотря на маленьких человечков, бегающих по городу внизу. Мой личный кабинет психолога, где и пациент, и доктор – я. Тогда я не знала еще, что передо мной встанет такой сложный выбор. Мне казалось, что сейчас все хуже некуда. На самом же деле, смотря на ситуации из будущего, начинаешь понимать, что через пару лет, а может даже месяцев, мне будет казаться, что это ерунда и было как будто не со мной. Но в настоящий момент времени сердце не спокойно. А когда оно куда-то рвется, мозгу сложно нажать на стоп-кран. Я – человек крайность. И это тоже не новость. Если игнор, то абсолютный, если любовь, то до потери сознания. Я научилась прощать себя за ошибки и не стесняться своего поведения. Научилась любить себя уже давно. Но только смотря со стороны. Потому что в те редкие моменты, когда хочется прыгнуть в омут с головой, я плохо отдаю себе отчет в том, что происходит. Обо всем этом я успела подумать, пока ждала Хэнка.
А дальше пять часов пролетели как пять секунд. О чем мы только не говорили. Хэнк был удивлен такому приглашению, потому что мы не общались довольно долго. Встречи на совместных тусовках не в счет, ведь полностью раскрыться можно только тогда, когда рядом нет осуждающих. И мы друг друга никогда не осуждали. Я вообще имею привычку пытаться понять всех людей на свете, какой бы ужасный поступок они не совершили. У каждого поступка есть своя причина, а у каждого человека – своя судьба. Поэтому, наверно, часто говорят, что со мной легко. Вот только я не могу клонировать себя. Извечная тема про вторую половинку. Ты не найдешь идеала, если, разве что, не скопируешь себя на другого человека. Но пусть и не один в один похожи, мы с Хэнком были просты в отношении друг друга. Мне редко удается найти людей с таким же качеством, которое мне нравится в себе самой – толерантность. И ему я могу рассказать все то, что пытаюсь скрывать от других.
Говорили сначала о ерунде, рассказывали друг другу, что произошло, пока мы толком не общались.
– Миа, а ты знаешь, что я собираюсь в Питер?
– Конечно, – усмехнулась я. – Ты на покере вчера всех достал этой темой.
– И ты знаешь, что я лечу с пересадкой?
– И что такого?
– Пересадка пять часов в Москве.
– Да быть не может. Ты аэрофлотом летишь?
– Да.
– У них стандартная пересадка всегда три с половиной часа.
– Я был бы рад, если б так. Просто ума не приложу, что делать в аэропорте пять часов.
– Я как-то сидела двенадцать из-за задержки рейса. Но я не верю тебе, что стандартная пересадка у аэрофлота такая. Недавно же смотрела рейсы, не было там пяти часов.
– Хочешь, поспорим?
– На что?
– На поцелуй.
Я рассмеялась.
– А что тогда ты сделаешь, если я выиграю?
– Все, что угодно. Но это не важно, потому что я уверен, что пересадка пять часов.
– А я уверена, что три с половиной.
– Спорим?
– Спорим.
Хэнк непринужденно открыл приложение аэрофлота в телефоне и забил данные своего рейса. Пять часов.
– Быть не может, – усмехнулась я. – Они за неделю поменяли тарифы?
– Это не важно. Ты проиграла, – хихикнул Хэнк в ответ. – Иди сюда.
Он наклонился над моим телом, уже почти вросшим в диван, и поцеловал, нежно гладя по волосам.
Мы сидели и смотрели оба куда-то в пустоту, на большое окно без штор. Я не почувствовала ничего особенного от этого поцелуя. Как будто он был что ли дружеский. Не знаю, что почувствовал он, но по глазам было видно, что все произошло не просто так и просто так не закончится. Он проверял меня и себя, наверно. Симпатия Хэнка ко мне не была новостью. Вообще, я давно уже осознала, что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть, и, что все парни в моем окружении хотели бы со мной переспать. Я не была удивлена, не чувствовала раздражения или наоборот умиления.
– Иногда мне хочется бежать. Просто бежать по жизни, не останавливаясь, ни о чем не жалея. Чтоб у меня не было порывов к самоанализу и не было времени для грусти, – промолвила я, пересаживаясь с мягкого дивана за стол. Мне хотелось вернуть дистанцию.
– Я вообще до сих пор удивляюсь, как такой человек может довольствоваться общепринятыми идеалами жизни, – улыбаясь, сказал Хэнк.
Он всегда улыбался рядом со мной. Не могу даже вспомнить момента, когда на его лице не было счастья. И мне становилось настолько приятно, что человеку со мной хорошо, что я сама начинала улыбаться. Со стороны наши разговоры были похожи на болтовню пациентов психушки. Два человека обсуждают сложные темы, измены, болезни, работу, смысл жизни, и улыбаются, как будто это ничего для них не значит.
– Какой человек?
– Такой как ты.
– А как я выгляжу в твоих глазах?
– Так и выглядишь. Как будто тебе все время хочется бежать в поисках чего-то. Ты творческая и многоранная натура. Я не представляю, как ты можешь спокойно работать офисной мышью и быть примерной домохозяйкой.
– Да не могу… в том то и дело. – Я прищурилась. – Многоранная?
– Да. От «много ран». У тебя за плечами огромный опыт, полный страдания. Для твоих лет это редкость.
– Мне сложно, потому что общепринятые идеалы меня не устраивают иногда. Я не могу найти свой смысл жизни. А может он мне и не нужен. Просто я точно знаю, что не хочу как все. Дом, семья, стабильная работа и исчезающие из жизни друзья – все это не мое. – Я потянулась за стаканом водки с соком, дабы утолить жажду, но обнаружила, что он пуст.
Хэнк без единого слова допил, взял наши стаканы и направился к холодильнику.
– А вот мне всегда было интересно, что об этом думают другие, – усмехнулась я.
Мне как будто нравилось задавать сложные вопросы и заставлять людей задуматься. Вселенские темы – моя слабость. И как жаль, что Бессу они были абсолютно чужды. Сколько бы раз я не пыталась заговорить с ним о чем-то вроде «Чего ты хочешь в жизни» или «Почему люди вообще умеют думать», он был невозмутим и раз за разом отвечал по типу: «Зачем эта пустая болтовня. Смысла нет и говорить о нем незачем».