Альманах Felis №002: Лики Войны
Шрифт:
– Ох, и свежая тут вода! Бодрит! – он и в самом деле, ободряюще улыбался, хотя по напряжённым подрагивающим мускулам видно было как ему холодно.
– Ну, зачем? – крикнула ему Соня, – Всё равно не достать.
– Подожди я их, кажется, вижу. Вот они там, среди тех камней… Вода здесь такая прозрачная! Всё дно видно, каждый камешек – восторгался он совершенно по-детски.
– Не надо, – снова попробовала Соня удержать его.
Он несколько раз подряд глубоко вдохнул и нырнул. Плыл в глубину чёткими размеренными гребками, погружаясь всё ниже и ниже. Соне сверху
– В глазах темно, – всхлипнул он, появляясь над поверхностью.
– Товарищ старший лейтенант, я прошу вас, не надо, – вновь стала она упрашивать его, – Ну их! Что теперь делать… Они далеко упали, их течением отнесло. Не достать... Замёрзнете…
– Ничего. Попробую ещё раз… Обидно ведь, старшина, – подмигнул он ей, весь дрожа, – Х-хорошие ведь были часы?
– Золотые, – потупившись, ответила Соня.
Лукавит он, чёрт. Не достать ему их, конечно. Но от участия его всё равно было легче. Не так обидна была и горька потеря.
– Ну, вот видишь, – улыбался он, – Подожди, с третьего раза точно получится.
Но едва он раскрыл рот, чтобы вдохнуть, как воздух прорезал паровозный гудок. Вначале короткий, как будто пробный, а потом уже во всю силу протяжный и требовательный, призывный. За ним ещё и ещё один, так чтобы уж никто, даже тот, кому и не было никакого дела до этого паровоза, всё равно бы не смог бы оставаться спокойным. Вначале Соня не поняла, а опомнившись, бросилась верх по тропинке, откуда было видно состав, и убедилась, что это именно к их эшелону спешно со всех сторон потянулись люди.
– Наш? – тревожно спросил из воды лейтенант.
– Наш! – выдохнула Соня.
В два гребка он был уже возле берега и, выбросив вверх сильные руки, стал взбираться на камень. Соня, было, бросилась помогать ему, но затем, поняв, что от её скользящих по мокрым холодным плечам рук мало прока и сам он без неё скорей справится, кинулась подбирать его одежду.
– Оставь! – крикнул он, смеясь – Что я в трусах пойду?
– Так не успеем.
– Постоит ещё пока людей собирать будет. Не пассажирский, без нас не уедут. Но, ты иди, а я сейчас, быстро.
Она побежала наверх, но через несколько шагов остановилась и, повернувшись, сказала:
– Спасибо.
Чёрт улыбнулся и на удивление как-то смущённо махнул рукой.
– Чего уж там! – от строгого лейтенанта не осталось и следа, – Только не рассказывай никому, а то засмеют меня, что достать не сумел.
О чём думает? Покачав головой, Соня поспешила к составу.
– Товарищ старшина, вы, где ходите? – шутливым строгим тоном спросили её подруги, – Мы кричали, кричали, уж чуть без вас не уехали. Неужели Байкал так понравился, что захотелось остаться?
– Нет, – замотала головой Соня, – Домой.
И словно только дождавшись её этих слов, тронулся состав. Медленно, как бы нехотя, за окнами поплыли деревья, сдвинулись с места скалы, покачнулась в сторону гладь
Эх, не пройтись ей по родному селу с золотыми часиками на руке. И грустно и счастливо одновременно. Не знала раньше, что бывает так.
– Сонька, плачешь ты, что ли?
– Чего это вдруг?
– Ой, смотрите, Сивцов бежит! Откуда это он такой мокрый? В Байкале купался никак…
– Товарищ лейтенант, смотрите, не простудитесь!
– Успеет? – заволновалась Соня.
– Этот-то чёрт, да не успеет… Запрыгнул в последний вагон.
Соня улыбнулась. Успел. Молодец. Состав набирал ход. Проносились за окнами кедры, мелькали скалы. И даже без часов было ясно, что с каждой минутой она становится ближе к дому.
Татьяна Стрекалова
Дыхание Войны
Её дыханья Зайка не любила. Бывают люди, обыденная жизнь которым – не интересна. Мир и покой скучны. Рутина жизни угнетает. Тянет их куда-нибудь на простор, во чисто поле: шашкой вострой помахать, с налёту пострелять, силой с кем помериться. И далеко не всегда, заметьте, пышет воинственным пылом сильная половина человечества. Зая ещё по детскому саду помнила весьма удалых однокашниц с лихим огнём в ошалелых глазах.
Зая к таким не относилась. С ползункового возраста Зоечка любила пушистых зайчиков и плюшевых мишек. Кормить их и укладывать спать она могла часами, не требуя к себе внимания и не досаждая маме. Ещё Зайка любила рисовать. Сколько угодно. Хоть весь день. Проблема была только с бумагой и вечно ломающимися карандашами. Особенно красными. Особенно в детском саду. Особенно – под обстрелом малолетних неистовых валькирий, выхватывающих карандаш из-под рук. И сколько – ах, сколько!– начатков высокого и прекрасного осталось незавершённым, погрязло втуне и кануло в Лету по причине внезапных и стремительных военных набегов. Вожделенный красный карандаш! Светлая мечта тех дней!
Воинский дух прививался Зоечке со скрипом. Тут она оказалась полной бездарностью. Приобретя со временем молодецкую ухватку, Зоечка научилась вовремя схватывать брошенный кем-нибудь карандаш и быстро прятать под себя, прижимая попкой. Дела пошли лучше. На белом листе расцветали пламенные цветы. До небес росла зелёная трава. В траве гуляли добрые зайчики, весёлые собачки, хорошие девочки в розовых платьях. Стояли синие дома с красными крышами. В огромных окнах горел жёлтый и оранжевый свет. Огромное огненное солнце горело в голубом небе.
Но никогда не горел огонь войны. Не было его в Зайкином мире.
На соседних столах Зоечка видела исключительно чёрным нарисованные танки с пушками, из которых вырывалось откровенно-красное пламя. «Вот, значит, почему мальчики так стремительно хватают красные карандаши, – догадывалась Зая и впадала в альтруизм, – ну, понятно. Раз всё чёрное. Им, конечно, нужнее».
Мальчики рисовали войну. И даже не самые драчливые. Вернее, всегда – не самые драчливые. Потому что самые драчливые не рисовали ничего.