Алмаз раджи. Собрание сочинений
Шрифт:
Фрэнсис, весьма удивленный и смущенный, поинтересовался, что же это за условия.
– В них нет, – сказал глава фирмы, – ничего особенно трудного или невыполнимого. Но в то же время не стану скрывать, что они в высшей степени необычны. Мы за подобные дела не беремся, и я, конечно же, отказался бы и от этого, если б не имя джентльмена, который обратился ко мне, и не мое расположение к вам, мистер Скримджер, основанное на многочисленных лестных и, несомненно, вполне заслуженных вами отзывах.
Фрэнсис попросил юриста высказаться определеннее.
– Условий всего два, – проговорил тот, – а сумма,
– Я предпочел бы будний день, – заметил Фрэнсис. – Но как бы там ни было…
– Я, признаться, и сам человек строгих правил, но при таких обстоятельствах, да еще зная, что это будет в Париже, я не колебался бы ни минуты.
И оба весело рассмеялись.
– Другое условие более серьезно, – продолжал юрист. – Оно касается вашей женитьбы. Клиент мой, заботясь о вашей судьбе, непременно желает оставить за собой решающее слово в выборе супруги для вас. Понимаете – решающее! – повторил он.
– Давайте будем говорить определеннее, – заявил Фрэнсис. – Это означает, что я должен буду жениться на вдове или девице, черной или белой, на ком угодно, кого только вздумает предложить мне этот таинственный джентльмен?
– Мне поручено заверить вас, что ваш благодетель позаботится о том, чтобы особа эта соответствовала вашему возрасту и положению, – ответил юрист. – Что касается цвета кожи, то, признаюсь, такой вопрос даже не приходил мне в голову. Но если вам угодно, я при первой же возможности наведу справки и уведомлю вас, существует ли такая вероятность.
– Сэр, – проговорил Фрэнсис, – теперь остается выяснить, не является ли все это обыкновенным жульничеством. Условия слишком туманны; я бы даже сказал – парадоксальны; и пока я не разберусь во всем этом и не пойму, какая причина за этим стоит, я не хотел бы давать согласие. Мне нужно знать, в чем здесь суть. Если вы сами ничего не знаете, не можете догадаться или не имеете права ничего говорить мне, я надеваю шляпу и возвращаюсь к себе в банк.
– Я не знаю наверняка, – ответил глава фирмы, – но чутье мне подсказывает, что за этим необычным делом стоит не кто иной, как ваш собственный отец.
– Мой отец? – с величайшим удивлением вскричал Фрэнсис. – Не может быть! Мне известна каждая мысль в его голове и каждый пенни в его кармане!
– Вы неверно истолковали мои слова, – возразил юрист. – Я говорю не о мистере Скримджере-старшем, ибо он не является вашим отцом. Когда он и его жена прибыли в Эдинбург, вам было уже около года, а между тем, вы находились на их попечении не более трех месяцев. Эту тайну надежно хранили, но факт остается фактом. Ваш настоящий отец неизвестен, и, повторяю, – предложение, которые мне поручено вам сделать, исходит, скорее всего, от него.
Трудно описать удивление и потрясение, которые довелось пережить Фрэнсису Скримджеру при этом неожиданном
– Сэр, – немного опомнившись, обратился он к главе фирмы, – я попрошу вас дать мне несколько часов на размышления. Сегодня же вечером я сообщу вам о своем решении.
Юрист похвалил его за благоразумие. Вернувшись на службу, Фрэнсис, придумав какой-то предлог, ушел из банка и отправился пешком далеко за город. Там он всесторонне обдумал полученное им странное предложение. Приятное сознание значимости собственной персоны побуждало его не спешить с решением, однако с самого начала было ясно, чем все закончится. Грешная человеческая природа тянулась к пяти сотням фунтов и склоняла его принять предложенные условия. Помимо того, он обнаружил в своей душе непобедимое отвращение к фамилии Скримджер, хотя до сих пор она не возбуждала в нем никаких чувств. Прежняя жизнь уже казалась ему скучной и прозаической. Наконец он отбросил последние сомнения и, окрыленный неведомым раньше чувством свободы и независимости, вернулся в город, полный самых радостных предчувствий.
Как только он объявил главе адвокатской фирмы о своем решении, как ему тут же вручили чек за полгода. С чеком в кармане Фрэнсис отправился домой. Квартира на Скотланд-стрит показалась ему жалкой; в нос ударили запахи кухни, и он с досадой отметил кое-какие недостатки в манерах своего приемного отца. Завтра утром, решил Фрэнсис, он будет уже на пути в Париж.
Он прибыл туда задолго до назначенного срока, остановился в скромном отеле, где обычно селились англичане и итальянцы, и, чтобы скоротать время, принялся совершенствоваться во французском языке. Дважды в неделю к нему приходил преподаватель, а кроме того, он вступал в разговоры с гуляющими на Елисейских Полях и ежедневно посещал театры. Он обновил свой гардероб, оделся по последней моде и каждое утро брился и причесывался в парикмахерской, находившейся неподалеку. Все это придавало ему вид состоятельного иностранца. Ему казалось, что скудное и унизительное прошлое осталось позади.
Четырнадцатого, в субботу вечером, он отправился в кассу театра на улице Ришелье. Едва он назвал свое имя, как кассир протянул ему билет в конверте. Чернила, которыми было написано его имя, еще не успели высохнуть.
– Его только что заказали для вас, месье, – заметил кассир.
– В самом деле? – удивился Фрэнсис. – Тогда не откажите мне в любезности: опишите внешность человека, уплатившего за билет.
– Приятеля вашего описать нетрудно, – ответил кассир. – Он в летах, крепок и хорош собой, у него седые волосы и шрам от страшного сабельного удара поперек всего лица. Такого человека трудно не запомнить.
– Это верно, – кивнул Фрэнсис, – благодарю вас.
– Да вряд ли он успел уйти далеко, – добавил кассир. – Если вы поторопитесь, то наверняка его догоните.
Фрэнсис не стал мешкать и колебаться – выскочив из театра на середину улицы, он начал осматриваться по сторонам. Ему удалось заметить немало седовласых мужчин, но ни у одного из них не было и следов сабельного шрама. С полчаса он бродил в окрестностях, пока окончательно не убедился в тщетности своих поисков. Однако возможность встречи с тем, кому он, очевидно, обязан своим появлением на свет, продолжала волновать молодого человека.