Алмаз раджи. Собрание сочинений

Стивенсон Роберт Льюис

О, если б весь мир обедал за одним столом, его философии точно бы не поздоровилось.

Пон-Сюр-Самбр. Разъездной коммивояжер

Подобно лакеям в мольеровской комедии, чью великосветскую жизнь нарушило появление настоящего аристократа, нам суждено было встретиться с настоящим коробейником. Словно для того, чтобы урок оказался назидательнее для падших джентльменов вроде нас, в нашу гостиницу въехал торговец гораздо более почтенного разбора, нежели такие простые коробейники, какими, как считалось, были мы. Он явился, как лев среди мышей или военный корабль между пирогами! Действительно, новый постоялец не заслуживал звания простого разносчика, он мог

считаться разъездным коммивояжером.

Было около половины девятого, когда этот почтенный коммерсант, мсье Эктор Жильяр из Мобежа, в двуколке, запряженной осликом, подъехал к дверям харчевни и весело окликнул ее обитателей. Это был худой подвижный болтун, смахивавший и на актера, и на жокея. Он, видимо, преуспел в жизни без помощи образования – во всяком случае, он с суровой простотой придерживался в существительных исключительно мужского рода, а за ужином соорудил несколько образчиков будущего времени самого пышного архитектурного стиля. С ним прибыла его жена, красивая молодая женщина в желтом платочке, и сын, мальчик лет четырех, в блузе и военном кепи. Ребенок был одет значительно лучше, нежели отец или мать. Нам сообщили, что он уже учится в закрытой школе, но так как праздники только что начались, малютка проведет их со своими родителями.

Очаровательное времяпрепровождение. А разве нет? Целый день ездить с отцом и матерью в крытой двуколке, полной бесценных сокровищ, видеть, как плывут зеленые поля по обе стороны дороги, а дети всех встречных деревень завистливо смотрят на счастливого наследника торговца! Ну разве это не прекрасно? Право, во время праздников гораздо веселее быть сыном разъездного коммивояжера, чем наследником хозяина самой крупной прядильной фабрики на свете! И если я когда-либо в жизни видел наследного принца, то это был именно Жильяр-младший.

Пока мсье Эктор и сын хозяйки гостиницы распрягали ослика, ставили его в конюшню и запирали все ценное на замки, хозяйка подогрела оставшиеся после нас бифштексы и, нарезав картофель ломтиками, поджарила его. Жена коммерсанта принялась будить полусонного малыша, который хмурился и капризничал от резкого света. Едва проснувшись, он стал готовиться к ужину, съев сладкую лепешку, несколько груш и холодных картофелин, что, насколько я мог судить, положительно подействовало на его аппетит.

Хозяйка гостиницы, движимая материнской гордостью, разбудила свою дочку, и детей познакомили. Жильяр-младший с мгновение смотрел на девочку, словно щенок, увидевший свое собственное отражение в зеркале. В эту минуту он был всецело занят лепешкой. По-видимому, его мать огорчилась, заметив, что он выказал так мало влечения к прекрасному полу, и выразила свое негодование с большой откровенностью и вполне уместной ссылкой на его возраст.

Конечно, наступит время, когда ее сын станет обращать больше внимания на девушек и значительно меньше думать о матери (будем надеяться, что это понравится ей не меньше, чем она предполагает). Странная вещь: те самые женщины, которые выказывают наибольшее презрение к мужской половине человечества, даже в самых безобразных ее представителях находят особую прелесть и редкие достоинства, когда эти представители – их сыновья.

Девчушка смотрела на сына торговца дольше и внимательнее, вероятно, потому, что она была дома, а он путешествовал и привык к новым зрелищам. Кроме того, она не была занята лепешкой.

В продолжение всего ужина говорили только о юном Жильяре. Его родители были до безумия очарованы им. Мсье утверждал, что мальчик необыкновенно умен – он, например, помнит имена всех своих соучеников. Когда же проверка этого факта увенчалась полным провалом, отец начал восхвалять его редкостную осторожность и требовательность: если его о чем-нибудь спросить, он подумает, подумает и если не знает ответа, то, «честное слово, он вам этого ни за что не скажет». Это, бесспорно,

редкая осторожность! Время от времени мсье Эктор с полным ртом обращался к жене, осведомляясь у нее, в каком возрасте был мальчик, когда он сказал или сделал что-либо памятное. Я заметил, что мадам по большей части пропускала эти вопросы мимо ушей. Она не была хвастлива, зато без конца ласкала сынишку; казалось, ей доставляет тихое удовольствие подчеркивать все мелкие счастливые события его коротенькой жизни. Ни один школьник не мог бы пространнее толковать о каникулах, которые только что начались, и меньше вспоминать об занятиях, которые неизбежно вскоре начнутся. Она показала с гордостью, может быть, в сущности, мелочной, карманы сына, набитые волчками, свистульками и веревочками. Оказывается, когда она шла предлагать товары, он увязывался с нею и, если сделка заключалась, получал от выручки один су [50] . Короче, эти добрые люди вконец избаловали сынишку. Однако они следили за его манерами и бранили, когда за ужином он не всегда вел себя надлежащим образом.

50

Су – французская монета в 5 сантимов, одна двадцатая франка.

В общем, я не чувствовал особенной обиды оттого, что меня приняли за коробейника: я мог сколько угодно полагать, что ем изящнее или что мои ошибки во французском языке иного порядка, нежели погрешности мсье Эктора, но в действительности ни хозяйка гостиницы, ни оба крестьянина не обращали на это внимания. В этой кухне и мы, и Жильяры выглядели одинаково во всех наиболее существенных отношениях. Мсье Эктор, пожалуй, держался свободнее и говорил со всеми развязнее, чем мы, но это объяснялось тем, что он приехал на двуколке, тогда как мы пришли пешком, Полагаю, все остальные думали, что мы умираем от зависти, видя, что не достигли в нашей профессии подобных высот.

Одно поразило меня: едва эти простые и незлобивые люди появились на сцене, как все остальные растаяли, сделались человечнее и разговорчивее. Не думаю, чтобы странствующий купец возил с собой крупную сумму денег, но мне кажется, что у него было доброе сердце. Наш свет до того полон превратностей, что, если вы найдете в человеке одно или два чувствительных местечка, в особенности же, если вы увидите, что целая семья живет в мире между собой, вы, конечно, можете быть довольны и считать, что и все остальное в этих людях прекрасно. Можете даже не требовать от них ничего остального, решив, что десять тысяч дурных черт не сделают хуже черту прекрасную, даже если она одна-единственная.

Время шло. Мсье Эктор зажег фонарь и отправился осмотреть фуру, а юный джентльмен стал снимать с себя свое одеяние, делать гимнастику на коленях у матери, а потом с хохотом соскочил на пол.

– Ты будешь спать один? – спросила его служанка.

– Не бойся, не буду, – сказал мастер Жильяр.

– Но ведь ты же спишь в школе один? – возразила мать. – Будь мужчиной!

Но мальчик ответил, что школа школой, а каникулы – совсем другое дело, и в школе спальни общие; затем он прекратил спор поцелуями, что вполне удовлетворило его улыбающуюся мать.

Конечно, как выразился малыш, нечего было опасаться, что его уложат спать одного, потому что на всех троих им приготовили всего одну постель. Мы же твердо потребовали, чтобы нам дали на чердаке каморку с двумя кроватями. В нашей комнате оказалось еще три гвоздя для шляп и стол, но в нем не было даже стакана воды. Окно, к счастью, открывалось.

Не успел я уснуть, как весь чердак наполнился могучим храпом. Храпели, как мне кажется, все сразу: Жильяры, крестьяне и прислуга. За окном молодой месяц лил яркий свет на Пон-сюр-Самбр и на скромную харчевню, где почивали мы, коробейники.