Алмаз раджи. Собрание сочинений
Шрифт:
– А тот несчастный, который должен был убить меня, что с ним? – спросил принц.
– За ним следили с того момента, как он покинул клуб, – ответил полковник. – Сейчас он схвачен, связан и доставлен в вашу резиденцию, где и ждет вашего приговора. Туда же вскоре будут доставлены и его сообщники.
– Джеральдин, – сказал принц, – вопреки моему приказанию, вы спасли мне жизнь и поступили весьма хорошо. Но я обязан вам не только жизнью, но и хорошим уроком, и я был бы недостоин звания принца Богемии, если бы не испытывал благодарности к своему наставнику. Скажите, чем я могу вас отблагодарить?
Наступила длительная пауза. Карета продолжала мчаться по улицам Лондона. Первым прервал молчание полковник Джеральдин.
– В эту минуту,
– Я уже принял решение, – ответил Флоризель. – Президент должен погибнуть на дуэли. Остается только подобрать ему достойного противника.
– Вы, ваше высочество, предложили мне самому избрать себе награду, – проговорил полковник. – Позвольте же мне просить вас назначить для этого дела моего брата. Смею вас уверить, он с этим успешно справится.
– Вы просите о милости, которая сама по себе опасна для него, – сказал принц, – но сейчас я ни в чем не могу вам отказать!
Полковник почтительно склонился к руке Флоризеля, а в следующую минуту карета вкатилась в ворота роскошной резиденции принца.
Часом позже Флоризель в парадном мундире и при всех орденах принял членов Клуба самоубийц.
– Несчастные безумцы! – обратился он ним. – Те из вас, кто дошел до последней крайности из-за недостатка средств, получат работу и соответствующее вознаграждение, которое позволит им поправить дела. Те, кто тяготится жизнью по иным причинам и обременен муками совести, должны обратиться к иному властителю, более могущественному и более великодушному, чем я. Жалость, которую я испытываю ко всем вам, глубже, чем вы можете себе представить. Завтра каждый из вас расскажет мне все о своей жизни. И чем откровеннее со мной вы будете, тем легче мне будет вам помочь. Что касается вас, – обратился принц к президенту Клуба самоубийц, – то я проявил бы верх бестактности, если бы вздумал навязывать помощь человеку столь блистательных дарований. Зато я могу предложить вам следующее развлечение. Этот молодой офицер, – тут принц Флоризель опустил руку на плечо младшего брата полковника Джеральдина, – изъявил желание прокатиться в Европу. Я попрошу вас в качестве особого одолжения принять участие в этой небольшой прогулке. Владеете ли вы пистолетом? – внезапно спросил принц, изменив тон. – Может статься, что в пути вам пригодится это искусство. Когда два джентльмена отправляются вместе в турне, надо быть готовым ко всему. Прибавлю только, что если вы в силу каких-то непредвиденных обстоятельств потеряете в пути юного мистера Джеральдина, среди моих приближенных найдется немало других джентльменов, готовых поступить в ваше распоряжение. И помните, господин президент: в своем кругу я известен весьма острым зрением и длиной рук, которые, случается, достают до самых отдаленных уголков нашей планеты.
Этими словами, произнесенными крайне сурово, принц завершил свою речь. На следующее утро, устроив со свойственной ему широтой судьбу бывших членов Клуба самоубийц, принц отправил его главу странствовать в сопровождении мистера Джеральдина и пары весьма искушенных в таких делах придворных лакеев. Кроме того, за домом в Бокс-Корт был установлен тайный надзор, и все письма, приходившие туда на имя бывшего президента, лично вскрывал принц.
На этом и заканчивается история молодого человека со сливочными пирожными. Ныне он проживает в уютном домике на Вигмор-стрит неподалеку от Кэвендиш-сквер. По вполне уважительным причинам номер дома я указывать не стану. Но если кого-нибудь из вас интересует дальнейшая судьба принца Флоризеля и президента Клуба самоубийц, читайте «Повесть об английском докторе и дорожном сундуке».
Повесть
Мистер Сайлас К. Скэддмор, молодой американец, был кроток и простодушен, что говорит в его пользу, так как его родина, Новая Англия, отнюдь не славится в Новом Свете упомянутыми выше качествами. Человек весьма состоятельный, он тем не менее заносил в записную книжку все свои расходы и начал вкушать прелести жизни в Париже с седьмого этажа дома в Латинском квартале, где сдавались меблированные комнаты. Бережливость его была следствием привычки, а житейская скромность, столь редкая в его возрасте, объяснялась застенчивостью и робостью.
В комнате по соседству с мистером Скэддмором проживала некая молодая особа, красивая и всегда очень нарядная, и поначалу он принимал ее за графиню, пока не узнал, что эту особу зовут мадам Зефирин и что она ни в коем случае не титулованная дама. Вероятно, из желания понравиться юному американцу, мадам Зефирин, встречаясь с ним на лестнице, всегда вежливо кланялась, роняла несколько слов и, метнув на него пронзительный взор своих темных очей, исчезала, оставляя в его памяти соблазнительное видение стройной ножки чуть повыше ботинка. Однако все эти авансы отнюдь не придавали смелости мистеру Скэддмору – наоборот, они повергали его в смущение и глубокое уныние. Она несколько раз заглядывала к нему в комнату, чтобы попросить огня для свечи или извиниться за беспокойство со стороны ее пуделя; но в присутствии очаровательной гостьи язык отказывался повиноваться американцу, и французские слова не шли на ум. Он только пожирал ее глазами и бормотал что-то невразумительное, пока она не уходила. Зато в более непринужденной обстановке, в компании приятелей мужского пола, он позволял себе небрежные намеки, из которых вырисовывалась картина куда более эффектная, нежели бледная действительность.
По другую сторону его комнаты – а их было по три на каждом этаже – проживал пожилой доктор-англичанин с несколько подмоченной репутацией. Доктор Ноэль, как звали соседа Сайласа, вынужден был покинуть Лондон, где у него была обширная практика, и ходили слухи, что уехать его вынудила полиция. Что бы за такими слухами ни стояло, человек этот, некогда занимавший в обществе видное положение, ныне вел в Латинском квартале непритязательную жизнь отшельника-анахорета, почти весь свой досуг посвящая науке. Мистер Скэддмор познакомился с доктором, и оба они время от времени обедали вместе в скромном ресторанчике на противоположной стороне улицы.
У Сайласа К. Скэддмора было немало безобидных недостатков, и он не пытался их побороть, больше того – даже не скрывал. Главным из них было любопытство. Он с детства любил сплетни и пересуды и горячо интересовался жизнью, в особенности скрытой ее стороной. Нисколько не стесняясь, он задавал самые откровенные вопросы, относя чье-нибудь письмо на почту, осматривал его со всех сторон, взвешивал на руке и внимательно изучал адрес, а заметив однажды небольшую щель в заколоченной двери, связывавшей его комнату с комнатой мадам Зефирин, он не только не поспешил ее заделать, а наоборот – постарался расширить так, чтобы без труда следить за соседкой.
Чем больше он стремился утолить свое любопытство, тем сильнее оно разгоралось. И вот однажды, в последних числах марта, он решился еще больше расширить щель, чтобы иметь возможность обозревать еще один уголок комнаты, в которой обитала мадам Зефирин. Однако в тот же вечер, заняв свой наблюдательный пост, Сайлас, к своему удивлению, заметил, что щель заделана с той стороны. Еще более удивился он, когда его смотровое окно снова внезапно открылось и до его ушей донеслось хихиканье. Очевидно, осыпавшаяся с той стороны штукатурка выдала его тайну, и соседка решила отплатить ему любезностью за любезность. Мистер Скэддмор страшно смутился, обругал мадам Зефирин, обругал и себя, но на следующий день, обнаружив, что щель не закрыта, воспользовался оплошностью соседки и продолжал свои наблюдения.