Алмаз раджи. Собрание сочинений

Стивенсон Роберт Льюис

На следующий день к мадам Зефирин наведался какой-то рослый, широкоплечий господин лет пятидесяти, которого Сайлас прежде никогда не видывал. Твидовый пиджак, клетчатая рубашка и всклокоченные бакенбарды изобличали в нем англичанина, а его тусклые бегающие глаза показались Сайласу холодными и неприятными. Во время разговора, который велся вполголоса, гость беспрестанно кривил губы, и молодому американцу не раз чудилось, что оба несколько раз кивали в сторону его комнаты. Но как он ни напрягал слух, ему удалось расслышать только одну фразу, сказанную англичанином в повышенном тоне – как бы в ответ на какое-то возражение. Звучала она так: «Я тщательно изучил

его вкусы и снова повторяю: вы единственная женщина, на которую я могу положиться в этом деле!»

В ответ мадам Зефирин вздохнула и жестом выразила неспособность возразить собеседнику.

В тот же день щель была окончательно уничтожена, поскольку к противоположной стороне двери придвинули платяной шкаф. И пока Сайлас все еще скорбел по поводу этого несчастья, которое приписывал проискам британца, привратник принес ему письмо. Оно было написано женской рукой, по-французски, но без излишнего педантизма в орфографии. Подпись отсутствовала. Молодого американца в самых недвусмысленных выражениях просили явиться к одиннадцати часам вечера в «Баль-Булье». В юном сердце Сайласа любопытство долго боролось с застенчивостью, но в конце концов еще задолго до десяти он, в безукоризненном костюме, оказался у дверей этого танцевального заведения и, упиваясь собственной лихостью и широтой, купил входной билет.

По случаю масленицы зала была полна народу. Ослепительные огни и шумная толпа несколько смутили молодого искателя приключений, но вскоре кровь ударила ему в голову, он словно захмелел от музыки и расхрабрился. В эту минуту он был готов схватиться хоть с дьяволом и с видом записного кавалера разгуливал по залу. В этих блужданиях он случайно приметил мадам Зефирин и ее британца – они о чем-то беседовали, укрывшись за колонной. Любопытство вновь охватило американца, и он стал по-кошачьи красться к ним, пока не приблизился настолько, что мог слышать весь разговор.

– Вон он, – говорил британец, – вон тот, с длинными русыми волосами. Он сейчас болтает с девушкой в зеленом платье…

Сайлас, обернувшись, увидел очень красивого молодого человека ростом чуть ниже среднего, о котором, очевидно, и шла речь.

– Хорошо, – сказала мадам Зефирин, – я сделаю все, что в моих силах. Но помните, при всем желании я не могу гарантировать успех.

– Вздор! – оборвал ее собеседник. – Я ручаюсь за результат. Разве из тридцати женщин я не выбрал вас? Ступайте, но остерегайтесь принца. Понятия не имею, каким ветром его сюда сегодня занесло. Будто в Париже нет других танцевальных заведений, более привлекательных для него, чем это скопище студентов и лавочников! Вы только посмотрите на него: восседает, словно царствующая особа, а не какой-то там наследный принц, шатающийся по свету без всякого дела!

Сайласу снова посчастливилось. Он увидал высокого, слегка начавшего полнеть, но необыкновенно привлекательного человека с изящными, но властными жестами, сидевшего за столом с другим, также красивым человеком явно моложе его. Этот второй обращался к своему собеседнику с подчеркнутой почтительностью. Слово «принц» музыкой отозвалось в ушах молодого республиканца, а внешность принца буквально очаровала его. Он оставил в покое мадам Зефирин и ее собеседника и начал мало-помалу приближаться к столику, за которым сидели принц и его спутник.

– Говорю вам, Джеральдин, – продолжал начатую речь принц, – это чистое безумие! Вы сами – еще раз хочу напомнить вам об этом – выбрали своего младшего брата для этого опасного предприятия и теперь обязаны руководить его поступками. Он согласился на несколько

дней задержаться в Париже, что само по себе безрассудство, если учесть характер субъекта, с которым ему приходится иметь дело; а теперь, за двое суток до отъезда, за два-три дня до окончательного решения вопроса, место ли ему на балу, спрашиваю я вас? Ему следовало бы не выходить из тира и упражняться в стрельбе, побольше спать, соблюдать умеренность во всем и ни в коем случае не пить ни шампанского, ни коньяка. Неужели он думает, что мы здесь разыгрываем какую-то комедию? Все очень серьезно, Джеральдин!

– Я слишком хорошо знаю своего мальчика, – отвечал полковник Джеральдин, – и уверен, что мое вмешательство не требуется. Он более осторожен, чем вы думаете, и даже меня слушать не станет. Если бы тут была замешана женщина, я бы и спорить не стал, но доверить ему и двум вашим слугам президента клуба я могу без малейших опасений.

– Рад это слышать от вас, – ответил принц, – и все же не могу не тревожиться. Эти слуги – первоклассные сыщики, но негодяю трижды удалось обмануть их бдительность и провести несколько часов, обделывая свои темные делишки, и наверняка занимался он не пустяками. Дилетант мог случайно потерять его из виду, но уж если президенту удалось сбить со следа Рудольфа и Жерома, это неспроста. У этого человека должны найтись веские причины, чтобы действовать подобным образом, к тому же он дьявольски ловок.

– Я полагаю, что это наша забота, – с некоторой обидой в голосе отвечал Джеральдин. – Моя и моего брата.

– Будь по-вашему, полковник, – сказал наконец принц Флоризель. – И все же я думаю, что вы могли бы повнимательнее прислушиваться к моим советам, по крайней мере, в дальнейшем. И довольно об этом! Кстати, девушка в желтом платье весьма мило танцует…

И беседа вернулась к обычным темам парижских масленичных балов.

В это время Сайлас спохватился, что близится назначенный ему час. Чем больше он размышлял об этом, тем меньше ему нравилось это приключение. Улучив момент, юноша нерешительно двинулся вместе с толпой в сторону выхода, но в результате толпа загнала его в уголок под хорами, где его слух тотчас уловил знакомые интонации мадам Зефирин. Она говорила по-французски с тем самым русокудрым юношей, на которого указал ей около получаса назад таинственный англичанин.

– Я не хочу рисковать своей репутацией, – говорила она, – иначе слушалась бы только голоса своего сердца, – говорила она. – Но довольно будет одного вашего словечка привратнику, и он беспрепятственно пропустит вас.

– Но к чему тогда этот разговор о каком-то долге? – возразил ее собеседник.

– Ах, боже мой! – воскликнула она. – Неужели вы считаете, что я не знаю нравов дома, в котором живу?

И она прошла дальше, нежно опираясь на руку своего кавалера. Все это напомнило Сайласу о записке.

«Еще каких-нибудь десять минут, – подумал он, – и я, быть может, окажусь рядом с такой же хорошенькой женщиной, как эта. А вдруг она окажется по-настоящему порядочной дамой… и даже титулованной?»

Однако, вспомнив записку, пестрящую ошибками, он немного умерил свой пыл. Такое послание могла написать любая горничная.

До назначенного часа оставалось несколько минут, и сердце юноши тревожно заныло. Ему вдруг пришло в голову, что еще, собственно, не поздно уйти, к тому же он никому не обещал являться на свидание. Добродетель и малодушие действовали заодно, толкая его к дверям, но на этот раз он был полон решимости и даже проталкивался сквозь толпу, которая вдруг повернула обратно.