Алмазная Грань
Шрифт:
Рабыня без права голоса, полностью во власти мафиози, чье сердце не растопить жалобными речами и не свести с ума красивыми глазами. Он не первый день во главе синдиката, и сколько моих предшественниц пытались пройти по заведомо гиблому пути, оставалось лишь догадываться. Я пообещала себе вытянуть из Вэл как можно больше информации касательно Лукаса. Заодно и узнать, что их связывает. Так не станешь боготворить того, кто оказал помощь — со временем чувство благодарности тускнеет. Она же отзывалась о нем с такой горячностью и теплом, что сомнений не оставалось — ее не запугали, не загнали в тупик и не опоили. Этот человек сделал для нее нечто такое, что нивелировало все его грехи. «Спас от тюрьмы. Сделал то, что никто из близких для меня не сделал», — вспомнила я. Давить на новообретенную
Итак, от меня ждут того, что на первый взгляд кажется невозможным: обаять мужчину, который пресытился женщинами настолько, что видит в них вещи и статью дохода. Человека, что может брать не спрашивая. Бандита, лишенного сердца и эмпатии. Умного, расчетливого, жестокого. Может, с толикой благородства, но… по слухам, Гитлер тоже был обходителен с женщинами и даже вставал, когда в кабинет заходила секретарша. Но вместе с тем, для Евы Браун были установлены совсем другие рамки…
Примерно я понимала, чего от меня ждут. Там, где другие применили бы тактику обольщения, мне предстояло двигаться по клеткам шахматной доски фигурой своего интеллекта. Может, этот человек получал удовольствие, используя игры разума? Стоило быть острожной. Ведь он живо потеряет ко мне интерес, если я отвечу не на должном уровне.
Положение усугубляло то, что никто мне не раскрыл все карты. И Билл, и Вэл ограничились пространными намеками. Сам Лукас находился в отъезде, а мне не полагалось знать, когда же он явится.
Полночи я ворочалась на кровати. Если не брать в расчет стенания и всхлипы Альфии, не давали спать мысли. Я перебирала вероятные ходы, прикидывала множества вариантов развития событий, свою линию поведения в каждом ее отрезке. Рисовала сама себе всевозможные препятствия и не успокаивалась, пока не придумывала один-два варианта их преодоления. Оставалось надеяться, что этот мужчина с циничным взглядом, от которого веет холодом, не использует меня, как дешёвую шлюху, насытив своего внутреннего демона изысканным лакомством пси-садизма: показать умной девочке, которую выделил из толпы, что ее прокачанный мозг — атавизм, и всем правит животная похоть.
Было уже достаточно поздно, когда сон сморил меня. Но перед этим я буквально зарядила себя уверенностью в предстоящем успехе. Оставалось лишь задать Вэл несколько ключевых вопросов, чтобы понять, правильную ли линию поведения я выбрала. Если окажется, что нет — у меня есть в запасе несколько альтернативных вариантов поведения.
«Человек предполагает, а бог располагает». Я никогда не была верующей, а после того, как меня похитили, и вовсе не уповала на всевышнего. Если он существовал, то явно нашел особое удовольствие, разрезав мою самоуверенность и эксцентричность в клочья в ту же ночь. Но я даже спустя годы буду именовать подобные встряски судьбы фатумом либо роком.
За мной пришли ночью.
Глава 7. Часть 2
И я, и соседки по комнате крепко спали, утомленные разговорами и тревогами прошедшего дня. Я проснулась оттого, что мне зажали рот рукой и поволокли прочь, стараясь не шуметь. Не дали обуться или надеть халат. Лишь в коридоре я узнала охрану, точнее, тех ее представителей, с кем хотела оказаться наедине меньше всего.
В этот поздний час даже в коридорах горел приглушенный свет, все, кто находился в особняке, спали. Что-то оборвалось у меня внутри при мысли, для чего же меня разбудили, и куда ведут. Я все еще надеялась, что Билл или кто-то другой собираются допросить меня на предмет событий того рокового аукциона. Но меня уверенно толкали в спину и волокли, минуя его кабинет, по лестнице вниз, еще, еще ниже…
Уже потом я узнаю, что в особняке на тот момент почти никого не было. История со спасением Люды едва не получила мощный общественный резонанс, и все, имевшие отношение к этому месту, зачищали последствия своего недосмотра — вели переговоры в кабинетах высокопоставленных чиновников, ментов, прокуроров. Осталась только охрана. Усиленная, бросившая все силы на дозор периметра. Здесь же за главных остались те, кого все девчонки боялись до дрожи в колеях. Остались и ощутили себя безнаказанными.
Я начала вырываться и кричать, когда поняла, что мы спускаемся в подвал. Тот самый, где совсем недавно отсиживались с девчонками, ожидая, когда все успокоится. Только в этот раз там никого не было.
Меня ударили грубым сапогом в спину. Боль была настолько адской, что я перестала дышать. Упала на грубый бетонный пол, едва успев выставить руки, содрала колени о бугристый пол. В первый момент показалось, что мне выбили позвонки. Но я ее могла двигаться лишь потому, что оцепенела от ужаса.
Здесь свет был ярким — как будто служил фоном для полного издевательства над попавшей в застенки подвала жертвой. Я поняла, что со мной собираются сделать, за несколько мгновений до того, как ткань рубашки затрещала под их грубыми лапами. Дежавю. Татуированная блондинка в бункере. Страх на лицах девчонок, готовых на все, лишь бы е оказаться на ее месте. Их страх был пустым. Потому что на ее месте сейчас оказалась я.
Страшной была не боль от ударов — меня не собирались жалеть, били по ребрам, в живот, в спину. Лицо берегли, хотя я не понимала, зачем, если все мое тело будет усыпано кровавыми гематомами? Страшно было то, как они полностью разорвали на мне одежду, и принялись грубо мять грудь, ягодицы, живот. Кто-то ввел сразу четыре пальца, и я задохнулась от собственного крика.
— Тебя ни один мужик не захочет, после того как я закончу с тобой, — в глазах насильника появился психически нездоровый блеск. От его слов я оцепенела, потеряв связь с реальностью. Когда меня потянули за руки, тело рефлекторно изогнулось в лапах мучителей, но меня тут же повалили на спину, ударив затылком о бетонную поверхность.
Боль пронзила черепную коробку, в глазах помутилось. Потолок с деревянными срубами тонул в кубах тумана, постепенно наливающегося чернотой. Пальцы, впившиеся в нежную кожу бедер, руки, раздвигающие мои ноги, хохот насильников, неотвратимость происходящего — все слилось в адскую фантасмагорию перед моими глазами. Я уплывала, и это был лучший выход из положения. Когда меня начали насиловать, я не понимала, что именно происходит. Боль, затопившая тело, вытеснила кровь, бежала по венам разъедающей кислотой, самым беспощадным токсином. Она жгла плоть и убивала душу, растворяя в своём едком огне.
Им не понравилась моя отстраненность. Больше, чем насытить собственную похоть, опьяневшие от вседозволенности мелкие пешки жаждали испить моей боли и унижения до полного насыщения. Кажется, в тот момент у меня впервые промелькнула догадка о том, почему я стала так желанна для главного монстра. Каждый из этих людоедов жаждал объять необъятное. Подчинить себе красоту, стойкость, разум, волю к жизни. И как оказалось, проще всего это было сделать самым варварским, первобытным способом.
Я не дала им такого удовольствия. Кусала разбитые в кровь губы, готовые умолять о прекращении терзаний, взывать к чему-то человеческому, чего в этих цепных волкодавах не было и в помине. Понимала, что стоит мне заговорить, у мучителей и вовсе сорвет планку от ощущения власти и безнаказанности. Молчала, когда сознание возвращалось на краткие промежутки времени, и вновь погружалась в беспамятство. Организм протестовал против варварского обращения сразу двумя альтернативными способами: отключением рассудка, чтобы ключи разума не помешались от боли, и его периодическим возвращением. Сознание словно кричало: встань, борись, прекрати насилие над собой! Увы, против двух физически крепких психопатов, утащивших меня туда, где нет камер и не слышны крики, у меня не было шанса выстоять, даже если бы я обладала первым даном по карате, как Вэл. И сознание, смирившись с неизбежностью, вновь отправляло меняв нокаут, пообещав вернуться. Увы, сил не то, что не прибавлялось, они таяли с каждым ударом насильников, с каждой фрикцией, укусом, оскорбительными словами. Я едва их разбирала, но услышала достаточно: кусок мяса, дырка, тварь. Никто не видел во мне человека. Я была вещью без права распоряжаться собственной жизнью, что давало мучителям иллюзию безнаказанности.