Алоха из ада
Шрифт:
— Ладно. Ситуация такова. Нам нужно идти в Элефсис, а затем проделать весь путь до психушки и назад. Я ношу чары, чтобы не вещать на весь мир, что я жив, но у меня идёт кровь, так что мне нужно больше. А если Маммона подал сигнал банде, возможно, он сообщил им, что я тот, кто его похитил. Я не могу выглядеть как я. Улавливаешь мою мысль?
Келли одаривает меня широкой волчьей улыбкой.
— Если ты собираешься сделать то, о чём я думаю, я бы ни за что на свете не пропустил это.
— Ладно, но, если тебя стошнит, не делай это на меня.
— Запомню это, сэр.
— И не называй меня «сэр».
— Да. Прошу прощения.
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить подобранные по пути какие-нибудь
214
Известный роман основоположника бит-поколения Джека Керуака, и одноименное сообщество людей, которые видят в путешествиях действенный способ узнать себя лучше и стать более осознанными.
Прежде чем приступить к работе, я стараюсь вспомнить в уме слова и ритмы старых хунганов [215] . Настоящее заклинание — это сложная комбинация йорубского [216] и луизианского креольского, и множество слов я позабыл, так что мне приходится много импровизировать в жанре бибопа [217] , но пиздаболить на лету худу — моя специальность. Напевая, я потираю виски, и когда слова начинают течь достаточно быстро, и момент кажется подходящим, я берусь за своё лицо чуть ниже линии скальпа и тяну. Кожа сходит, словно я чищу банан. В паре мест она прилипла, и мне приходится отрезать её ножом, но это ерунда. Я кладу своё лицо кровавой стороной вверх на ткань, которую отрезал от костюма Маммоны.
215
Термин, обозначающий мужчину-священника в гаитянском вуду.
216
Одна из трёх крупнейших этнических групп в Нигерии.
217
Утвердившийся в 1950-е джазовый стиль. Характеризовался непривычным для многих любителей традиционного джаза усложнением гармонии и ритма.
Я слышу, как Келли ахает. Не от ужаса, а в каком-то восхищении и благоговении. Наверное, он никогда не видел высококачественную мерлинскую хрень. Должно быть, это чертовски хорошее знакомство с магией.
Я снова проделываю весь ритуал. Когда я отделяю лицо Маммоны, то накрываю им то ободранное окровавленное место, где раньше было моё лицо. Новая плоть пылает, когда прикрепляется. Я закрываю глаза и дышу, превозмогая боль. У меня кружится голова, и я припадаю на локоть. Я чувствую, как Келли хватает меня, чтобы я не упал. Голова наконец прекратила кружиться. Я касаюсь нового лица. Боли совсем нет. Кожа Маммоны ощущается так, словно была тут всегда. Открываю рот. Шевелю губами в издевательской улыбке и хмурюсь. Смотрю на Келли.
— Что думаешь? Не слишком похож на Маммону? Это его кожа, но мои кости и мышцы, так что мы не должны быть близнецами.
Келли качает головой.
— Ты совсем на него
218
Вечеринка, следующая за каким-то мероприятием, торжеством.
— Ладно.
Он смотрит вверх на закрывающие небо клубящиеся чёрные облака.
— Когда-то я считал себя повелителем плоти. Но теперь понимаю, что вы превзошли меня во всех отношениях.
Пока моё новое лицо обживается, я заворачиваю своё настоящее лицо в маммонову ткань, аккуратно кладу его в кожаную сумку, и перекидываю её через плечо.
— Это очень мило с твоей стороны, Келли, но что за херь ты несёшь?
Он встаёт. Смотрит на меня, затем на Маммону. Адовец, наконец, умирает, и его тело исчезает.
— Я предпочитаю Джек, если не возражаете. Так люди звали меня в старые, более весёлые времена, когда я был ещё жив. Джек-Потрошитель.
Должно быть, некоторые сумасшедшие остаются сумасшедшими даже после смерти. За те одиннадцать лет, что провёл в Даунтауне, я встречал дюжины Иуд Искариотов, Гитлеров и Джеков-Потрошителей, но всегда по одному за раз. Мне всегда было интересно, они держатся подальше друг от друга из профессиональной этики? Есть одна вещь, которая заставляет меня думать, что Келли может быть настоящим. Мейсон выбрал его. Выбрать простого головореза из глухого переулка с манией величия — такую ошибку Мейсон бы не совершил.
Джек ведёт нас с насыпи вниз в густой лес, который тянется вдоль автострады. Деревья стоят под безумными, невозможными углами. Как будто мы идём сквозь застывшие фотографии леса в процессе падения.
— Ступай осторожно, — шепчет Джек, — и ничего не трогай. Подземные толчки ослабили почву под деревьями. Корни едва держат их. При малейшей провокации они обрушатся на нас.
Внезапно я пожалел, что на мне большие ботинки со стальными носками. Мне следовало надеть тапочки «Хелло Китти». Я никогда не видел в аду настоящего леса. Ни одного с деревьями и растениями. Я видел места, называемые «лесами», но обычно они представляли собой плотно набитые лабиринты из пил и вращающихся пилонов, утыканных напоминающими иглы зубами гидры.
Мы проходим метров двадцать, когда лес становится густым, тёмным и диким. Реликтовая лесная глушь. Трудно не натыкаться на ветки и твёрдые стволы пьяных деревьев. Каждый раз, когда я во что-то врезаюсь, то чувствую, как оно поддаётся, и задаюсь вопросом, не упадёт ли оно, в какую сторону бежать, и улучшит или ухудшит бег ситуацию, вызвав падение новых деревьев. Стволы деревьев трещат, и вокруг нас падают ветки, но мы пробираемся через лес и выходим на низкие песчаные дюны.
Джек указывает в пустую даль и говорит: «Элефсис там».
Но я смотрю вниз. У подножья дюны вдаль тянется Венис-Бич. Что является бессмыслицей. Венис находится к западу от Голливуда, а мы шли на юг. Я не знаю, кто сходит с ума быстрее, этот город или я. Я смотрю туда, куда указывает Джек. Вдали что-то есть, но будь я проклят, если знаю, что это такое.
Венис заколочена наглухо и выглядит так, словно простояла так уже пятьдесят лет. Единственный свет в этой области исходит от пожаров, отражаемых от брюха бесконечных чёрных облаков над головой. Отверстия в земле извергают гейзеры перегретого пара. Вдалеке проносятся огненные смерчи, разрывая пустые пляжные домики. Мы пускаемся в длинную пешую прогулку.