Амалия и генералиссимус

Чэнь Мастер

Море. Вот теперь я поняла, наконец, все.

Этот город, этот Куала-Лумпур, никогда не станет моим, он не настоящий, он вообще не существует, потому что здесь нет моря. Куала-Лумпур так и будет цепляться за холмы и долину двух рек, этими бессмысленными пятнами красноватой черепицы, и напрасно мечтать о том, чтобы оказаться у берега. Чтобы увидеть море и вздохнуть — мир тогда снова обретет очертания. В этом мире будут деревья блумеа, где над лижущимся прибоем сидят обезьяны среди жестких толстых листьев. И казуарины, с невесомыми мягкими кисточками игл, деревья отдыха на закате.

Когда мы с Элистером

лежали на песке, я хотела показать ему, что произойдет с приходом отлива. Но не успела, как и многое другое. Тогда откроется еще смоченный водой, будто лаком, песок цвета кофе, со светло-сереющими горбами, между которыми морская вода проделала ручьи обратно к морю. И если не топать, то одновременно в нескольких местах песок начнет оживать, в нем откроются крошечные кратеры. На дне каждого сидит по песчаному крабику, катающему шарики из песка. А когда у каждой такой норки, через минуту — другую, возникнет маленький бруствер из шариков, крабики выползают на поверхность и начинают перебегать в гости друг к другу. Одни несутся по песку невесомыми, почти невидимыми тенями, как хлопья пепла, другие, побольше, уже похожи на самих себя, машут клешнями и поводят глазами на палочках. Топни ногой — все это суетливое царство попрячется. Замри минут на пять — и беготня серых теней по песку возобновится.

А потом сюда снова придет теплая вода, по которой к здешним беретам шли корабли моих предков, скрипя деревянными боками. И у каждого рулевой штурвал был неотличим от мандалы, буддийского колеса фортуны.

Я теперь живу в новом доме, на берегу моря, иногда заходя в свой старый — или настоящий? — дом со стеклянным шаром на крыше, он всего в трех-четырех сотнях шагов. Наверное, я не отдам его никому и никогда. Но что делать, новая жизнь требует больше места, она ведь меняется. Она очень хороша, она мне нравится.

Я пошла к тяжелому черному телефону и набрала номер нового дома, долго говорила с Мартиной, в Куала-Лумпуре я делаю это каждый день. И уже была готова положить трубку.

Пока до меня не дошел смысл ее только что сказанных слов.

__ Что значит — следят? Что значит — охраняют? Раджиндера ко мне.

Раджиндер Сингх, стерегущий мой дом вместе с еще четырьмя сикхами (настоящими — ростом выше меня на полторы головы, в тюрбанах, под которые зачесываются длинные волосы и бороды), успокоил меня: он говорил с теми людьми, они не подходят близко к дому, это тоже сикхи, они ему знакомы.

Получалось, что днем и ночью несколько ветеранов полиции Джорджтауна на очень отдаленном расстоянии, посменно, присматривают за моим домом, образуя вокруг него как бы второе кольцо охраны. И происходит это уже больше недели.

Я начала неуверенно улыбаться.

ФРАНЦУЗСКИЕ БУЛКИ ИЗ САЙГОНА

Петалин-стрит, сердце китайских кварталов, кончается перекрестком с Хай-стрит, и называется этот перекресток Монте-Карло — игорные притоны, девочки, надзирающие над теми и другими люди из тайных сообществ, пуллеры рикш, не желающие смириться с тем, что люди ходят иногда пешком…

Я ворвалась в Монте-Карло не пешком, а распугивая мирных китайцев. Рев мотора, черный газолиновый бак, как брюшко громадного насекомого, сверкание загадочных трубок и гармошек металла, черные очки на носу

мотористки с широко расставленными руками, в общем — ужас. Поворот в положении полулежа, медленно, со вкусом, на ускорении — как учили у Бока. Кажется, в такие моменты я высовываю и чуть прикусываю язык.

— Хорошо воскресенье начинается, — сказал встречавший меня инспектор Робинс.

Труп бандита Вонга обнаружили под утро водитель и команда грузовика-«форда», обычно собиравшего в это время то, что китайцы деликатно называют «ночной землей». Господа ассенизаторы, возможно, и не трогали бы лежавшего на задней аллее прилично одетого упитанного господина — в Монте-Карло нетрезвые личности случаются часто, но он мешал им забрать некий сосуд с той самой «ночной землей», чуть не обнимая его. Вонга попытались оттащить, а потом разбудили хозяев дома, и дальше долго шла ругань — чей покойник, в смысле кому вызывать полицию.

Инспектор Робинс держался со мной несколько скованно, для чего были определенные причины. Но извиняться за ранний звонок не стал — «я же знаю, что вы местная жительница и наверняка просыпаетесь рано».

Я не стала его разуверять.

— Не жду от вас, что вы своим острым взглядом найдете ключевую улику, — сказал он, поднимаясь от простертой на земле толстой фигуры в грязном бледно-голубом костюме. — Потому что улик вообще никаких. Бумажника нет, кольца, часов и так далее — тоже. Ну, это понятно. На всякий случай ограбили — вдруг мы подумаем, что дело только в этом. Загадочных обрывков бумажки с письменами на экзотических языках тоже нет. Или зажатой в руке запонки с инициалами. Так что я мог бы вас и не беспокоить. Но кто знает, вдруг что-то здесь вам может показаться интересным.

Я смотрела на черно-багровое пятно на спине Вонга, окруженное коричневатой каймой. Оно казалось ненастоящим, просто испорченный костюм на упавшем манекене.

— Револьвер? — спросила я.

— Вот именно. Не очень китайское преступление, и явно не ограбление, правда? Жирная точка — если вы позволите мне такую шутку — в редком для наших краев деле со стрельбой.

— Звук выстрела?

— У меня для этого есть китайские констебли, сейчас они закончат опрос, но они, знаете, тоже живут в каких-то китайских кварталах, входят в какие-то клановые ассоциации, так что надежды мало. Тут никто ничего подобного не слышит. Особенно если труп привезли сюда и сгрузили в задней аллее. А я думаю, так и было. Крови нет. Характерные следы в грязи вот здесь — как будто его тащили ногами по земле. Посмотрите, одного ботинка нет, для полной ясности картины. Ну, и это второй дом от прохода с улицы на задворки, то есть завезли тело за угол и сгрузили в первом же темном месте. Отпечатков шин с характерной и уникальной заплатой тоже нет. Все истоптано до безобразия.

— Не буду вас поздравлять.

— Да уж, не стоит. И, честно говоря, я и не сомневался, что этим все кончится. Вонг был единственный, кто знал организатора убийства Таунсенда. Ну, или сообщника. Так что сразу два расследования, можно сказать, в глухом тупике. То, и это заодно. Хотя делать вид, что мы работаем, какое-то время еще придется. Хотя работы этой у нас…

— Кстати, — вспомнила я. — А как там с пропавшим доктором? И загадочной незнакомкой, с которой он хотел уплыть в океаны?