Амалия и Золотой век
Шрифт:
— Где ты был так долго! — отчаянно крикнула я, прижимаясь к нему. — Ты представляешь, каким я здесь подвергалась опасностям?
И его лицо, возвышавшееся надо мной, дернулось. С запозданием я ощутила что-то неуклюжее и мягкое под его льняной курткой, у левого плеча, и это было никак не похоже на пистолет. Рука же — она странно неподвижна.
— Это что, — прошептала я, вглядываясь снизу в его лицо, — ты немножко позабавился с оружием? Элистер, ты же в отставке! Я сделала тебе больно?
Он мягко прижал меня к другому плечу. А потом я почувствовала, что его взгляд перемещается в глубину бесконечной залы.
— Верт, — чуть удивленно сказал Элистер, и я почувствовала, что он рад. — Что, Амалия, это и есть та опасность, о которой ты говорила? Ну тогда я тебя понимаю.
— Макларен, — сказал Верт, делая несколько шагов вперед.
Они раскрыли объятия, два длинных и по движениям чем-то похожих человека — темный и светлый, но Элистер в последний момент чуть отодвинулся:
— Осторожнее, Верт, у меня здесь небольшая дырка, и я подозреваю, что Амалия исчерпала мой запас терпимости к боли.
Их руки соединились и оставались в таком положении секунд пять, в течение которых я чувствовала себя в лучшем случае маленькой и глупой девочкой.
— Что это значит? — повернулась я к Эшендену. — Он сделал в этой жизни столько, что хватило бы… А вы выдернули его из дома, подставили под пули? Куда? Где это место на Земле, которое важнее, чем… чем…
— Это место — Англия, — сказал Эшенден. — Мы все это время были в Англии.
Всего лишь секунду назад я смотрела на него, показавшегося из-за спины Элистера, с зарождавшимся и неожиданным ужасом. Было время, когда я не могла оторваться от его пронзительных глаз, он для меня был главной надеждой этого мира. А сейчас… Боже мой, он ведь одного со мной роста, то есть почти маленький, он совсем не молод, он устал, ему еще надо привыкнуть к твердой земле после лайнера… И этот-то человек… Всего лишь человек…
Но сейчас, после его слов, тошнотворным рывком мир вернулся в привычное состояние. Опять был прежний Эшенден — и я. И даже тихо говоривший что-то Верту Элистер стал — да, абсолютно необходимой частью меня, но не более того.
— Мы все успели поужинать, так что давайте посидим, — прозаично предложил Эшенден. — Пока еще они доставят по комнатам наши чемоданы…
Он вынул паспорт и протянул его шитому золотом мальчику, все это время стоявшему рядом. То же сделал Элистер, который теперь, просыпаясь, будет видеть игрушечный Интрамурос из моего окна.
Невидимый мне Верт, оказывается, исчез, и я даже не заметила, как это произошло.
Мы с Элистером сели рядом, прижались друг к другу боками, и я ощутила, что на лайнере они с Эшенденом успели что-то выпить. Впрочем, если вспомнить ту бутылку вина, которая теперь навсегда осталась в моей прежней жизни…
Но дело, конечно, было не только в напитках. Элистер стал другим, спокойным, уверенным, расслабленным.
И ведь я это знала — в те вечера у Малаккского пролива, когда он смотрел в черноту и ждал чего-то, — я знала, что последняя точка в его прежней жизни не поставлена. Знала и смертельно боялась — а что если… И вот теперь все произошло, все хорошо, все позади.
Рядом со мной сидел человек, которому некуда и незачем спешить. Как же я ждала этого момента, что мог ведь никогда и не наступить!
— В столице нашей с вами империи по улицам летают пули? — спросила я Эшендена.
Он не улыбался.
— Что вы там такое сделали, опасное, великое и необходимое, в вашем Лондоне, чтобы это стоило хотя бы капли его крови? — Я прикоснулась к колену Элистера.
— Как ни странно, Амалия, вы почти все знаете. По газетам. Мы дали Англии короля. Настоящего короля. Страшно представить, что было бы, если бы… некоторым людям… удалось то, что они задумали.
— Вы? Элистер, ты привел на трон короля? Эдварда? Это, значит, вот так происходило? Со стрельбой?
— А зачем еще рыцари, если не для того, чтобы дать стране короля? — вдруг улыбнулся Эшенден, хотя весь смысл его слов дошел до меня несколько позже. — А насчет того, как все на самом деле происходило, — я не смогу запретить вам говорить с Элистером, но верю, что какие-то вещи вы даже от него не узнаете никогда. И никто не узнает.
Элистер, человек с самым родным для меня запахом в мире, отстраненно рассматривал то, что нас окружало, — люстры, огни, людей во фраках и дам в длинных платьях. У них здесь опять бал?
— Вам не приходило в голову, дорогая Амалия, что наша с вами империя, величайшая держава мира, могла рухнуть в любой момент? — как бы между прочим заметил Эшенден. — И какими были бы последствия, каким бы этот мир тогда оказался? В том числе — для вас? А ведь это, до событий января, было абсолютно неизбежно.
Что значит — неизбежно?
Вот он, этот неподвижный взгляд, приковывающий к себе.
— Великой империей правили три старика с окаменевшими мозгами, — сухо сказал Эшенден. — Премьер Болдуин. Лорд Бивербрук, владелец «Таймс». И архиепископ Кентерберийский Космо Лэнг.
— Но они и сейчас правят, — попыталась возразить я.
— Пока да. И был король, который несколько лет только и делал, что раз в три месяца показывался народу в знак того, что он снова выздоровел. А тем временем все в этой империи, что — как мы все знали — надо было давно сделать… Как вам укрепления вашего Сингапура, Амалия? Как вам неприступная база флота в Сингапуре?
— Но ее нет, — удивилась я.
— Вот именно, — сухо завершил мысль Эшенден. — И не только ее. Вся империя замерла в неподвижности. Как вам история с губернатором вашей Малайи, сэром Сесилом?