Амазонки
Шрифт:
А Гелона, напротив, была полна любовью к дочери Беате и постоянно гордилась ею. Правда, Беата — приемная дочь, но в Фермоскире это ничего не значит. Удочеренная еще из паннория, Беата не помнит погибшую мать, она привязалась к Гелоне, как к родной. Об этом давно все забыли. Беата не пошла по пути матери, не стала храмовой — она вступила в войско царицы. Быстро добыла боевую славу, стала сотенной. Ее уважали подруги за честность, за сердечность и за ум. Она подружилась с Лотой, а через нее — и с царицей. А Лота была очень разборчива в друзьях. Все это наполняло Гелону гордостью и счастьем.
И вдруг, после одного дождливого утра на агоре семь лет назад, все это кончилось. В тихий и уютный мир дома Гелоны пришло молчание. Беата стала редко бывать дома, все время старалась проводить на конюшне. А если и приходила, то больше молчала. Гелона хотела оправдаться перед нею —оправданий не находилось. Ясновидящая знала — время великий лекарь, все пройдет, все забудется. Но ошиблась.
Беата не только молчала. Как только по приказу Совета выслали Фериду, она сразу пожелала удочерить Мелету. Беата перешла в опустевший дом Лоты и совсем перестала бывать у матери.
Прошел год, другой, третий...
Не было между ним и ссор, упреков, но Гелона поняла—они стали чужими.
Атосса не понимала этого.
Беата удочерила Мелету? Это же хорошо! Она воспитает из дочери преступницы настоящую амазонку.
Ушла в дом Лоты? Прекрасно! Теперь у Гелоны будет два дома.
Не бывает у матери? Чудесно! Теперь у нее своя семья, пусть становится самостоятельной, наступит время, и мы ей дадим власть.
И вот это время, видимо, наступило. В один из вечеров Атосса пришла в дом Гелоны. Такое бывало редко. Обычно Священная звала подругу к себе.
Служанки принесли пифос с вином, фрукты и виноград, и когда Атосса и Гелона остались одни, началась беседа.
— Что ты думаешь о Годейре? —спросила Священная.
— О царице? — Гелона отпила несколько глотков вина. — А что о ней думать? Ты сейчас правишь Фермоскирой. Все прошедшие семь лет Годейра не посягла на власть, которую ты у нее отняла. Она не вмешивается в дела своих воительниц, редко подает свой голос на Советах Шести и никогда не возражает тебе. Куда девались ее строптивость, упрямство? После того утра на агоре она раз и навсегда поняла, что ей не устоять. Она больше не поднимется...
— И это говорит ясновидящая, — заметила Атосса, разглядывая роспись на килике. — В то, что ты сказала сейчас, верят все. Все, но не я. Годейра затаилась. Она выжидает.
— Чего?
— Ты что, забыла? В этом году ее дочери исполнится пятнадцать лет! — Атосса выпила всего один килик вина, но сразу захмелела и говорила громко. — Ты понимаешь, Кадмея скоро станет совершеннолетней! Скажи мне, как у нас заведено в таких случаях?
— В день совершеннолетия простая амазонка получает собственного коня, оружие и шлем, а дочери царицы, полемархи и кодомархи получают под свою руку сотню молодых амазонок.
— Вот то?то и оно! И вместе с сотней она получает право наследовать трон Фермоскиры. Ты не забывай, что вместе с Кадмеей станет совершеннолетней и Мелета. Ее любят в гимнасии, ее, как и Кадмею, обожают...
— Я горжусь ею. Она моя названная внучка.
— И мне бы тоже следовало... Но у нас до сих пор нет полемархи. Исхена только так, временно.
— И ты хочешь сказать, Священная...
— Хочу сказать: пора Беату делать полемархой, и тогда...
— Тогда Мелета получит сотню так же, как и Кадмея?
— Да. И тогда мы сможем противопоставить сотне Кадмеи сотню Мелеты. А Беата станет управлять воительницами царицы. Кстати, они совсем отвыкли от порядка, того и гляди...
— Но ты уверена, Священная, что Беата и Мелета будут на нашей стороне? А если Беата примкнет к царице?
— Я этого и хочу! — Атосса ущипнула виноградную гроздь, бросила ягоду в рот. — Пора вспомнить слова великой наездницы и готовить Агнессу на трон Фермоскиры.
— Но она молода! Сможет, ли...
— Если около нее буду я, ты и Беата. И я говорю — пора готовить, а не менять нынче же. Она еще подрастет...
Гелона понимала: Атосса готовит Годейре и Кадмее гибель. Священная в своих расчетах ошибается в одном — она верит, что Беата, Агнесса и, может быть, Мелета будут единодушны с нею и безропотно выполнят любую ее волю. Гелона понимала также, что если Беата и Мелета пойдут против Атоссы, она не дрогнет и уничтожит их. И это испугало Гелону. Выпив вина, она сказала:
— Я всегда была рядом с тобой, Атосса. Я всегда понимала, чего ты хочешь. Сейчас мне это не понятно. Пусть она будет отстаивать свои права царицы. Разве тебе мало власти, которую имеет верховная жрица храма? Ты наполовину богиня, ты—Священная. Зачем тебе то, что принадлежит по праву Годейре? Разве она хочет вреда Фермоскире? Последние годы царица усердно занималась делами басилейи и не мешала тебе. Если на трон сядет ее дочь Кадмея, может, она будет еще умнее и послушнее. Зачем же прочить на престол Фермоскиры подростка, совсем юную...
— Погоди, Гелона, — Атосса поставила килик на стол, выпрямилась. — Не ты ли от имени всеблагой Ипполиты вещала на агоре о богорожденности Агнессы? Не ты ли?..
— Ты знаешь, этот грех на моей душе. Никогда великая богиня не говорила мне о богоданности девчонки. И тебе хорошо известно, почему я это делала. Я думала, ты готовишь Агнессу на смену себе, но зачем ее делать царицей? Ответь мне.
— Да, я отвечу. В иное время я, может быть, не сказала бы тебе этого, но сегодня скажу. Для того, чтобы ты поняла все и до конца. Я хочу власти. Единой и неделимой. Я чувствую в себе силы свершить великое, но для этого мне нужна вся власть! Вся!
— Что же великое суждено тебе свершить?
— Я начну издалека. Слушай. В давние седые времена, когда миром правили женщины, эти скоты мужчины пресмыкались перед нами. Я не знаю, как это случилось, видно, было на то желание богов, — мужья возвысились над женами и пошел на земле разлад, войны, распри и грехи. Но остались жены непокорные, они создали свои государства, они основали свои города. Города Эфес, Смирна, Кумы, Милет и все эгейское побережье застроили городами жены–воительницы, и за это их до сих пор почитают хиттиты, эллинские левко–сирии. Они, эти жены, поклонялись богине Ма, города были богаты и сильны, а слава о них гремела по всему свету. И, может быть, наша прародительница царица Ипполита подняла меч против мужей Лемноса по примеру тех жен. Ведь не зря же у нас поднимают перед сотнями лабрис — знак власти и силы. Это они, воительницы богини Ма, вооружались обоюдоострой секирой с пучком фаций на древке и передали этот символ нам. Изначалие говорит, что после того, как наши предки перешли на Кавказ, хиттские амазонки присоединились к ним, приняли веру в богиню Ипполиту и усилили Фермоскиру. Теперь, как ты сама понимаешь, нет в этих местах басилейи сильнее, чем Фермоскира, нет и богаче ее. До сих пор мы, подобно нашей священной реке Фермодонту, текли все вперед и вперед, расширяясь. Мы богатели, крепли, постигали военное ремесло. Но сейчас остановились. Мы не только не расширяем свои земли — мы ленимся ходить в походы, мы пресытились богатством. За последние семь лет мы сделали три или четыре набега, и скоро нас не будут бояться не только соседние города, но и мелкие селения. Останови течение Фермодонта, и река превратится в болото. Так и мы — запах гниения чувствую я над Фермоскирой. Уже поднялась Ферида со своими песенками о нежной любви, уже царица и ее подруги стали поднимать руки на заветы великой богини. Бывало ли такое раньше? Как Фермодонт течет к морю, все убыстряя бег своих вод, так и мы должны идти вперед. И Годейра мне — как гиря на ногах.