Амброзия
Шрифт:
— По сути, у меня только один вопрос — на чьей ты стороне — Демьяна или Деймона?
Впервые она удивилась, а потом тень понимания скользнула по её лицу и она улыбнулась.
— Ни на чьей, — лаконично ответила девушка.
Я поймала внимательный взгляд Антона. Он знал почти всё. Только ему и Шефу, смогла довериться и рассказать об отце и дяде. Он понимал, как много стоит за этим вопросом.
— Поясни. Ты не могла действовать без приказа. Так кто тебе его отдал? — спокойно развернула свой вопрос.
— В моём мире сейчас идёт гражданская война, ты бесполезный
— Алёна. Не надо, — даже сейчас Антон соблюдал конспирацию, не назвав моего имени. Но это было уже не важно.
Всё было не важно, ведь я поняла теперь всё, что происходило. Всё, что умалчивал от меня Шеф. Встав, подошла к Коре, опустившись перед ней на колени.
— Ты всё сказала? — голос дрожит, но держится.
— Вы, несчастные последыши Алхимика, можете только выбрать сторону, но финал не изменится. Выжившие станут частью Дикой охоты, откроют границы Ожерелья и пожрут иные миры, — она заговорила с невыразительной грустью и жалостью, глядя в никуда, насквозь меня. Девушка давно смирилась.
— А в этом вашем предсказании говорится, кто их поведёт?
Она пожала плечами.
— Демьян. Двое Демьяновых. Братья поведут. Один добрый, другой злой. Злой изменит доброго и вместе они создадут чудище волчье, которому покорятся миры, — последние слова она произнесла с недоверием. Кора сама не верила в то, что говорит. — Это легенда, деталей уже не помню. Я не верю в предсказания. Но то, что делают Демьяновы, почему-то им соответствует. Они ведь почти уже ничем не отличаются друг от друга. Оба подавляют волков. Невероятная сила.
— Ты агитируешь примкнуть к ним?
На это она промолчала, но в её глазах что-то такое сверкнуло. Какая-то мысль.
И только тогда я ей поверила.
Позже, отдалившись от фермы на опушку леса, оставшись наедине с Антоном, задумалась о превратностях судьбы. Что бы я ни делала, как бы я тогда не поступила, всё это не остановило бы эту войну. Предсказания — это память о прошлом. История любит повторения, не удивительно, что так происходит. Важны лишь детали и я знаю только одно место, где можно узнать больше.
— Она так легко всё выложила тебе. Хотя по виду и не скажешь, что так любит поболтать, — негромко заговорил Антон, глядя в сторону дома.
— Я
— Ты ведёшь себя необдуманно, — ворчливо произнёс он. — А если бы она поняла?
— Тогда я бы убила её. Или ты думаешь, организация оставит её в живых после всего, что она сделала? Они выкачают из неё всё, что она знает, а потом ликвидируют.
Антон промолчал, но потом всё же повторился:
— Ты сильно рискуешь, Елена.
— Если я не буду ею пользоваться, она накапливается, — я медленно подбирала слова, сама не понимая, о чём говорю. — Я боюсь того, что может случится, если не смогу удержать эту силу внутри. Она ведь почти как живая. Как настоящий волк внутри тела.
Я доверяла Антону больше остальных. Но даже ему не смогла признаться, насколько это приятно — управлять другими людьми. И как сложно остановиться и не лезть слишком глубоко.
Глава 4. Монстры под моей кроватью
Глава 4. Монстры под моей кроватью
Если в мрачную бездну нырнуть,
Можно не всплыть. Не вернуться.
Там остаться. И всё вокруг будет казаться
Небосводом. Под звёздами. Под луной.
И кто же тогда будет с тобой?
Кто ныряет во тьму глубоко
Что доберётся до неба так легко?..
Кошмар — это лабиринт, выглядевший как зыбучие пески, как рябь или марь, что поднимается над поверхностью в знойное утро. Только вместо жары колючий холод. Зимняя свежесть, от которой не спрятаться под полуденным летним солнцем.
Сон как будто не имеет начала. Только я, бегущая по переулкам, среди двухэтажных городских домов, на рассвете, по колено в снегу. За каждым поворотом новый поворот. И ещё один, и ещё. Надо мной кружат вороны, сотни чёрных птиц, противно каркающих, скрежетающих, воющих, проклинающих. И когда больше не могу бежать, с трудом вновь поворачивая, выхожу на центральную улицу Корнголик-ана, где вижу красный. Трупы жителей, истерзанные, исклёванные, со ртами, раскрытыми в безмолвном крике, выклеванными глазницами, синего, морозного цвета тел. Алый снег под ногами противно хрустит, а я медленно ступаю среди мертвецов. Вот Хельга, с размозжённым черепом, а вот Арман с вырванной клыками глоткой, следом сестру с безобразной рваной раной на лице. Поодаль моя группа с располовинчатым Антоном, бессильно смотрящим в небо. Чуть дальше вижу отца, сцепившегося с братом, подле Луку и Эльзу, а возле вывернутых вниз ступенек, лежит Шеф с перебитыми руками и ногами.
Здесь все, кого знаю, даже родители, повешенные на голом дереве. И множество незнакомых, стёртых безызвестностью лиц. Я прохожу побоище насквозь, ступая мимо Шефа вниз по ступенькам, превращающимся в тот самый спуск в гробницу, который когда-то показала Хельга. Здесь совсем темно, бреду наощупь, по памяти ступая, прислушиваясь к шёпоту покойников. Стены, влажные и сырые, по ним ползают невидимые насекомые, пробегающие по пальцам и падающие под ноги. Мне противно, но из сна нельзя вырваться, пока он не закончится. Пока не приведёт к тому самому месту.