Американец. Путь на Север
Шрифт:
И тут же, обогнув камень, увидел мятежника. Стрелок шел спиной к ним, и было до него всего метров двадцать, плевое расстояние для умелого стрелка с маузером. Вальтер остановился, задержал дыхание и, уперев рукоять маузера в валун, прицелился. Негодяю оставалась секунда жизни, не более, но… Этот тупой турок увидел русского одновременно с ним. И разумеется, стал палить. К удивлению Вальтера, турок даже ухитрился вторым выстрелом прострелить левую руку противника. Однако на этом его удача и закончилась. Русский моментально бросил винтовку и перекатом ушел влево, одновременно разворачиваясь…
Одним из недостатков того места, где я обосновался, было то, что людей на берегу я не видел.
Сама по себе работа по цели оказалась проще простого. Дистанция детская. Так что я, отработав, просто торопливо зашагал к оговоренному месту встречи.
И тут вдруг за спиной прогремел выстрел, затем другой. Левую руку ожгло дергающей болью, и я выронил винчестер.
Но уроки Генри выручили. Я еще тихо офигевал, а тело, будто автономно от меня, ушло в кувырок.
Уаууу! Как больно-то! Раненая рука снова прострелила болью все тело. В глазах потемнело от боли, но, даже ничего не видя, я все равно отработанным движением качнулся вправо и одновременно извлек из кармана кобуры верный «сейфети-уатомэтик».
М-даа… Дистанция великовата, метров двадцать примерно… А стрелков даже двое. И второй, который с маузером или чем-то похожим на него, выглядит опаснее… Что ж, с него и начнем…
Ба-бах! – мы с владельцем маузера выстрелили одновременно. Я, к своему счастью, попал. Он, увы, тоже. И опять в левую руку! Да что ж это такое?!
Я мотнулся влево, сбивая прицел толстому турку, и снова выстрелил. Похоже, только царапнул. Он выстрелил еще дважды, и тут я наконец его достал.
«…Да, эта схватка досталась нам тяжело. Как я позже выяснил, Карен и еще двое парней из его группы тоже были ранены. Без меня им просто не хватило огневой мощи задавить противника, прежде чем он соберется с духом и начнет отвечать прицельно.
Я с двумя ранами тоже был не в форме. Но маузер немца я все же подобрал. Жаба задавила. Я еще в своем времени читал, что наши комиссары маузеры не просто для форсу таскали. Очень уж точная и безотказная это была машинка…
Так что, несмотря на рану, я побрел до трупа немца и прихватил маузер как трофей. Вместе с кобурой и остальной сбруей, валявшимися неподалеку. Не разглядывая, бросил маузер и кобуру в сумку, где лежала загадочная сбруя, и побрел себе. Тут окончательно стемнело, и я, как ни глупо звучит, заблудился. Да, заблудился, причем всего в трехстах метрах от дома Карена. И совсем неподалеку от места, где Янычар в свое время устроил на меня засаду. Днем казалось, что я тут все знаю. А вот ночью я выйти к месту встречи не смог.
Подумал немного и стал пробираться к дому Карена. Решил, что в тайнике пока спрячусь…»
Крит, Ханья, подвал дома на окраине, 4 апреля 1897 года, воскресенье, утро
Хотя, добравшись до тайника, я, как умел, постарался обработать обе свои раны и перевязал их чистой тряпкой (в отряде повстанцев видел со стороны, как это делается), они тем не менее воспалились.
В субботу приходил Ашот, самый молодой из армян Карена. Оказывается, он и Рубен, единственные члены нашей группы, которым повезло в ходе схватки с контрабандистами не получить пулю, еще затемно вернулись к месту боя и, едва рассвело, стали искать меня.
Когда поняли, что я жив, но ушел в Ханью, вернулись в отряд и доложили Карену. Карен и прислал Ашота, а с ним немного еды, вина, материал для перевязки и мой лабораторный дневник. В письме он успокаивал меня, что с ним и остальными все нормально, а не пришел только потому, что в ногу ранен. И советовал пока рану не беспокоить, отлежаться в тайнике. А он что-нибудь придумает. Напомнил, кстати, и про мое обещание, мол, как с контрабандистами покончим, я с Крита уеду. Ну да, ухмыльнулся я, именно сейчас мне самое время уезжать. С двумя воспалившимися ранами.
Так что начиная с утра субботы в бреду я проводил большую часть времени. Когда приходил в сознание – ел, несмотря на полное отсутствие аппетита. Старался пить вино, разбавленное водой, чтобы возместить кровопотерю.
Если же бодрствование приходилось на светлое время суток, то обихаживал оружие. С маузером более-менее разобрался, благо кроме самого пистолета и кобуры в сумке оказалась масса причиндалов к нему. Были там и две какие-то странные металлические полоски, каждая из которых удерживала десять патронов. Ровно по емкости магазина. Как позже выяснилось, именно это и есть «обоймы». А то, что я привык называть таким словом, правильно называется «отъемным магазином».
Кроме этой двадцатки, еще четыре патрона остались в самом маузере. Странно, мне казалось, что шести выстрелов немец сделать не успел. Впрочем, в бою многого просто не замечаешь. А может, он их и раньше выстрелил? Не помню.
Чтобы научиться, как с помощью этой полоски патроны в магазин маузера загонять и как их выщелкивать, пришлось немного помучиться. Подумав, решил маузер держать заряженным. К маузеру прилагались также кобура-приклад и куча разнообразной кожаной сбруи.
Кроме того, читал свой лабораторный дневник и петербургские «Ведомости» за январь позапрошлого года, невесть как попавшие на Крит. Надо было продолжать тренироваться в местной орфографии со всеми этими «ятями», «ерами» и «фитами». Причем тренироваться так, как будто ни ранение, ни война не могли помешать мне.
А вообще-то Карен прав. Расчеты закончены. Во всех смыслах. И по «аспириновому шоу», и с местными «плохишами». Правда, со вторыми пришлось применить «калькулятор для окончательных расчетов» [44] .
Наверное, пора подумывать об отъезде. Все же «любая война кончается миром».
Как я узнал гораздо позже, Ашоту мое состояние очень не понравилось. И Карену, которому он все описал, тоже. Но, на мое счастье, именно в воскресенье в Ханью прибыл куратор Карена, Николай Иванович. Причем прибыл не тайком, а почти официально с предписанием посетить российскую часть вооруженных сил Великих держав. И Карен сумел как-то передать ему записку. А в записке, не жалея превосходных эпитетов, обосновывал мои заслуги перед восставшими Крита и потенциальную ценность. Если, конечно, удастся меня вытащить из той задницы, в которую я попал, и вылечить.
44
Намек на анекдот. Гаишник задержал нового русского, осматривает машину. В багажнике обнаруживает автомат Калашникова. Тычет в него и спрашивает: «Это что такое?» – «Это? Калькулятор!» – «Да нет же. Я знаю, калькулятор, он маленький такой, с кнопочками!» – «То калькулятор для предварительных расчетов! А этот – для окончательных!»
Первая встреча с Николаем Ивановичем, куратором Карена, вышла односторонней. Когда он открыл тайник и проник в подвал, я в очередной раз валялся без сознания. Так что у него были все возможности и бред мой послушать (если я бредил), и бумаги посмотреть.
Николай Иванович привел с собой четверых здоровенных матросов с носилками. Те положили меня на носилки, тщательно упаковали все вещи и понесли меня и вещи в порт. Изредка приходя в себя, я видел, что останавливавшим нас патрулям Николай Иванович показывал какую-то бумажку, и нас всюду пропускали, хоть и без особой радости. Флаг парусного кораблика, на который меня доставили, я ни опознать, ни запомнить не сумел.