Американочки
Шрифт:
– Спокойно ночи, Крис. Я люблю тебя.
– Спокойной ночи, Пьетер. Я тебя тоже люблю.
Увы, она всех любит.
Разочарованный, недовольный собой – раскис, развесил уши – я вернулся к себе. Было больно и горько. И стыдно за себя. Наверно, она там смеется. Мои чакры звенели во мне как невыпитые чарки вина. С горя я чуть было не решил разрядиться, хотя уже лет двадцать не прибегал к такому позорному способу, но что-то меня остановило. Если, Крис, это лишь часть общего замысла, то что же дальше?
Я
Крис стояла перед зеркалом, приложив мокрые ладони к щекам. Глаза ее были заплаканы. Две верхние пуговицы пижамы расстегнуты, будто ей не хватало дыхания.
Она увидела меня в зеркале и смущенно обернулась:
– Прости меня Пьетер, я не даю тебе спать.
– Что случилось, Крис, могу я тебе помочь? – сказал я.
– Нет, все хорошо, Пьетер, мне не нужна помощь.
– Но ты плачешь...
– Женщины слабые существа, Пьетер, у них бывают истерики.
– Можно обнять тебя, Крис? Просто как обмен энергии. Тебе станет легче... Это...
Она не ответила, поэтому я сделал два шага, осторожно привлек ее к себе, погладил по волосам. Ее голова и руки были опущены – она словно поневоле вслушивалась в мои прикосновения. Я обнял ее чуть сильнее, ощутив ее тело вдоль своего, и вдруг ее лоно ответило вздрогом.
Я услышал ее короткий прерванный вздох и, зная, что это значит, властно опустил руку между ее ног, прикрытых шелком пижамы, и впился в губы. Она не сопротивлялась. Рывком я поднял ее на руки и понес к себе. Когда я опустил ее на свою постель и встал рядом, словно в последний раз испрашивая разрешения, она – боже мой!– она, не открывая глаз, протянула ко мне руки. Остатком разума я бережно расстегнул перламутровые пуговочки. Потом я осознал, что ее ноги ножницами стригут воздух, пытаясь сбросить с себя широкие шелковые панталоны. Я обернулся и взгляд мне обжег темный вздыбленный клочочек золотого руна на лобке...
Кровосмесительная ночь.
Бесконечные волны дрожи, пробегающие по телу Крис, как идущие к берегу белые гребни прибоя, как океан.
– Как тебя звала мама?
– Петя.
– Что мы делаем, Пьетьа? Ведь я твоя сестра. Мне слышится «pieta» в твоем имени.
– А мне в твоем голосе...
В сумерках восхода надо мною снова всплыло ее лицо, ее волосы открывающимся и закрывающимся занавесом прошлись по моим запекшимся от ласк губам, щекам, лбу:
– Пьетьа, ты спишь?
– Нет, – отозвался я.
– Мне пора, скоро приедет Фрэнк.
– Какой Фрэнк? Теперь я твой муж.
Занавес волос покачался из стороны в сторону:
– Нет, Пьетьа. Мой муж Фрэнк. Каролине утром на работу.
– Это невозможно, – сказал я, еще не чувствуя бездны под ногами. – Я без тебя умру.
– Нет, Пьетьа, ты не умрешь. Ты найдешь другую женщину и будешь с ней. Я не могу оставить Фрэнка. И не спрашивай ни о чем. Прощай. Я буду молиться за тебя.
– Я люблю тебя.
– Прощай, Пьетьа.
За дверью раздавался жизнеутверждающий храп.
Часть вторая
В студии больше не пахнет краской и маляр увез свои банки и валики.
Коты, Патриция, ветчина. Впрочем, последнее уже не каждый день.
– Ты теперь все здесь знаешь, Петер, сам будешь ходить в магазин и покупать, что тебе нравится.
За свои собственные денежки, забыла добавить она.
Как-то Патриции надо было в город по делам – взяла меня с собой. На обратном пути, сделав крюк, завезла в квартал бомжей. Не сразу нашла, встревожившись, что их нет, но тут же вздохнула с облегчением – вон они... Бомжи сильно смахивали на моих соотечественников на рабочей окраине у будки с разливным пивом. Те же следы вырождения на лицах. Только эти в очереди не стояли, а толпились на тротуаре и подпирали стены в преддверии быстро наступавших сумерек. В основном, темнокожие мужчины, но попадались и белые, а также женщины с детьми. Здесь, на тротуаре, они жили и спали. Самые везучие устраивались на ночлег в картонных коробках.
Зачем она мне это показала? Чтобы я наконец оценил ее гостеприимство?
На теннисном корте пара новых знакомств: Даяна, женщина лет сорока, крепкозубая приземистая латиноамериканка с правильными чертами лица, и высокий красивый темнокожий индус Дейв, телеоператор. Дабл Ди, пошутил я, тщетно пытаясь вознести отношения с Патришей на прежний уровень ее забот обо мне. Дейв играл отменно, но был застенчив и впечатлителен и потому явно переоценил мои возможности. А переоценив, проиграл. Он спешил на съемку, и я доигрывал вместо него с Даяной. Она много и бестолково бегала по корту, обливаясь потом. Зато потом села в красивую машину. Обменялись телефонами, обещала на днях позвонить – позвать на следующую игру.
И действительно позвонила – сказала, что сломала ногу и сидит дома.
– Где? – спросил я.
Оказалось, у черта на куличках.
Курица. Носилась бы меньше.
Кристина, Кристина, сладость твоего лона еще на моих губах и ее не стереть постылому привкусу серых будней.
Да, я все еще ждал звонка. Звонка от Крис.
Через неделю в трубке, которую с таинственным видом протянула мне Патриция, заквакал, замяукал голос Бесси.
– Куда ты делся, Петер? Почему не звонишь?