Американский психопат
Шрифт:
— Нет. Он шеф-повар.
— Из Salomon Brothers?
— Патрик, он шеф-повар. И совладелец ресторана.
— Какого ресторана?
— А это имеет значение?
— Нет, правда, какого? — говорю я и добавляю, себе под нос: — Я его вычеркну из своего справочника «Загат».
— Он называется «Дорсия», — говорит она, а потом: — Патрик, с тобой все в порядке?
Да, мозг у меня взрывается, а желудок как будто выворачивается наизнанку — спазматическая, кислотная, гастритная реакция; планеты и звезды, взвихренные галактики, состоящие целиком из крошечных
— Почему Роберт Холл? Почему именно он?
— Ну, я не знаю, — голос у Бетани слегка пьяный. — Наверное, все дело в том, что мне уже двадцать семь, и…
— Ну и что? Мне тоже уже двадцать семь, и половине Манхэттена — двадцать семь. И что с того? Это еще не причина, чтобы выходить замуж за Роберта Холла.
— Замуж? — она широко раскрывает глаза. — Разве я говорила, что собираюсь замуж?
— А разве нет?
— Нет, но кто знает, — она пожимает плечами. — Может быть, мы и поженимся.
— Уж-жасно.
— Как я начала говорить, Патрик, — она смотрит на меня игриво, и от этого меня подташнивает, — ты и сам, наверное, знаешь… время проходит. Биологические часы не остановишь, — говорит она, а я думаю: господи, неужели ей хватило всего двух стаканов шардоне, чтобы это признать? Господи, ну и слабачка. — А я хочу детей.
— От Роберта Холла? — говорю я скептически. — С тем же успехом можно завести детей от Капитана Лу Албано. Я тебя не понимаю, Бетани.
Она теребит в руках салфетку и опускает глаза. Потом обводит взглядом зал, где официанты уже накрывают столы для ужина. Она смотрит на них, и я тоже на них смотрю.
— Почему у меня ощущение, что ты злишься, Патрик? — тихо спрашивает она и отпивает еще вина.
— Может быть, потому что я злюсь, — цежу я сквозь зубы.
— Господи, Патрик, — она пытается заглянуть мне в глаза. Видно, что она искренне огорчена. — Мне казалось, что вы с Робертом были друзьями.
— Что? — говорю я. — Я не помню.
— Разве вы с Робертом не дружили?
Я молчу, сомневаюсь.
— А мы дружили?
— Да, Патрик, дружили.
— Роберт Холл. Роберт Холл. Роберт Холл, — бормочу я, пытаясь вспомнить. — Не тот, который студент-стипендиат? Президент старшего курса? — подумав еще секунду, я добавляю: — Такой, со слабовольным подбородком?
— Нет, Патрик, — говорит она. — Другой Роберт Холл.
— Я его путаю с другим Робертом Холлом?
— Да, Патрик, — сердито говорит она.
Я весь напрягаюсь внутри, закрываю глаза и вздыхаю.
— Роберт Холл. Это не тот, чьи родители владеют половиной Вашингтона? Не тот, кто был, — я тяжело сглатываю слюну, — капитаном университетской команды? Шесть футов ростом?
— Да, — говорит она. — Этот Роберт Холл.
— Но… — я умолкаю.
— Что — но? — похоже, она решила дождаться ответа.
— Но он же был педиком, — выпаливаю я на едином дыхании.
— Нет, Патрик, не был, — говорит она, явно обиженная.
— Я уверен, что был, — я киваю головой.
— И с чего бы ты так уверен? — спрашивает она без улыбки.
— Потому что он позволял парням… ну, не тем, с которыми я общался… как бы это сказать… он был не против, когда они вставляли ему всем скопом, и привязывали к кровати, и все дела. По крайней мере, мне так говорили, — честно признаюсь я, а потом со стыдом добавляю: — Знаешь, Бетани, однажды он мне предложил… э, минет. В библиотеке.
— О господи, — она морщится от омерзения. — Ну, где там чек?
— Его ведь, кажется, выгнали из университета за диплом по Бабару? Или что-то вроде того? — говорю я. — По слону Бабару? Господи, по французскому слонику? [36]
— Ты о чем?
— Послушай, — говорю я, — он ходил в бизнес-школу в Келлоге, на северо-западе, правильно?
— Ходил, но бросил, — говорит она, не глядя на меня.
— Послушай, — я прикасаюсь к ее руке.
36
Бабар — слон из французского мультфильма «Бабар — король джунглей»
Она морщится и убирает руку.
Я пытаюсь улыбнуться.
— Роберт Холл вовсе не педик…
— Можешь не сомневаться, уж я-то знаю, — говорит она как-то слишком натянуто. Похоже, она не на шутку обижена, а мне непонятно, как можно так злиться из-за Роберта Холла? И вместо того, чтобы ответить: «Ну да, тупая ты сука», я примирительно говорю:
— Я и не сомневаюсь, что знаешь, — и потом добавляю: — Расскажи мне про него. Мне интересно, как у вас с ним. — А потом, улыбаясь, кипя от ярости, я извиняюсь: — Прости.
Не сразу, но она все же отходит и улыбается мне в ответ, и я снова прошу:
— Расскажи, — и добавляю тихонько себе под нос, улыбаясь Бетани: — Мне бы очень хотелось разрезать твою пизду.
Ее слегка развезло от вина, так что она смягчается и начинает рассказывать.
Пока она говорит, я размышляю о своем: вода и воздух, небо и время, мгновение, краткий миг в прошлом, когда мне хотелось показать ей всю красоту мира. У меня не хватает терпения для откровений, для того, чтобы начать все сначала, для событий, которые происходит за пределами моего непосредственного поля зрения. Одна молоденькая девочка, первокурсница, с которой я познакомился в баре в Кембридже, когда сам был студентом первого курса в Гарварде, как-то сказала мне, в ту же осень: «Жизнь полна бесконечных возможностей». Когда она выдала этот бесценный перл, почечный камень мудрости, мне с трудом удалось не подавиться солеными орешками; я спокойно запил их «Хейнекеном», улыбнулся и уставился в угол, где ребята играли в дартс. Наверное, нет нужды говорить, что она не дожила до второго курса. Той же зимой ее расчлененное тело нашли в реке Чарльз, отрезанная голова висела на дереве на берегу, привязанная к ветке за волосы, в трех милях от места, где обнаружили тело. В Гарварде моя ярость была не такой жгучей, какой стала теперь, и бесполезно надеяться, что мое раздражение пройдет. Никогда.