Аметистовый взгляд
Шрифт:
Он вернулся к большой заготовке из липы, над которой как раз начинал работать. Замысел скульптуры полностью сформировался и оставался у него в голове.
Брэди почему-то взялся за рашпиль. Зачем? Сейчас этот инструмент был ему совершенно не нужен. Черт возьми, надо быть поосторожнее! От всех этих дурацких мыслей он стал таким рассеянным. Того и гляди запорет прекрасную заготовку!
– Она c такой готовностью отдавала всю себя, – продолжал бормотать Брэди. – Такая нежная, такая невинная! А потом замкнулась в свою скорлупу, – закончил он в полный голос, в отчаянии глядя
Он снова подошел к куску бука. А может быть, просто голова женщины? Женская головка, склоненная набок, взгляд, устремленный в никуда. Женщина, ушедшая в себя. Кусок дерева имел своеобразный ритм. Брэди сможет придать ему безукоризненно-шелковистую поверхность. Чувственность. Совершенство.
«Люди замыкаются в свои скорлупки, остерегаясь боли, – подумал Брэди, разглядывая кусок дерева. – Я чувствовал, что она сопротивляется возвращению памяти. Очевидно, в прошлом ей довелось пережить нечто ужасное».
– Так чем же мне заняться? – спросил себя Брэди.
Сделав пару шагов в направлении начатой скульптуры из липы, в которой его взгляд художника уже безошибочно угадывал неукротимый порыв, он решительно повернул к не тронутому резцом буку, таившему образ женщины, способной своей совершенной холодноватой красотой свести мужчину с ума.
Стоя перед входом в галерею Уитмира, Марисса пыталась навести порядок в своих мыслях. Она пришла сюда исключительно из любопытства. Это единственная причина. А откуда вдруг взялось это любопытство? Это вполне объяснимо. В конце концов она провела несколько дней один на один с этим мужчиной, в его доме. Она влюбилась в дом, построенный им… и в него самого. Или, по крайней мере, так ей показалось. Во всяком случае, интерес к его творчеству более, чем оправдан. Даже не зная Брэди Маккалока лично, она с удовольствием посмотрела бы его работы. Они были у всех на устах. Продолжая рассуждать таким образом, Марисса отворила дверь и решительно шагнула внутрь.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – учтиво обратился к ней седовласый мужчина лет пятидесяти пяти, в безукоризненном темно-синем костюме.
– Да. Я предварительно звонила. Меня интересуют работы Брэди Маккалока.
– Знаю. Вы разговаривали по телефону со мной. Меня зовут Лоренс Уитмир, а вы – Марисса Берриман?
Мужчина с явным удовольствием объявил:
– Мы горды тем, что в нашей коллекции имеются три произведения Брэди Маккалока. Видите ли, в отличие от большинства художников, он не работает на заказ. Бывает, что за целый год он не выставляет ни одной готовой скульптуры. Когда мы узнали, что есть возможность заполучить эти три работы, мы загорелись желанием приобрести их. Пришлось побороться, но мы выиграли. И гордимся этим.
– А можно их посмотреть?
– Сделайте одолжение. Следуйте за мной!
По пути он продолжал свой рассказ.
– Вы увидите их одной из первых. Мы пока даже не собирались их экспонировать. Полагаю, вы согласитесь с моим мнением: они – замечательны. Одна скульптура – бронзовая. Она сделана лет тринадцать назад. Две более поздние работы – из дерева.
Они вошли в просторный, хорошо
В центре комнаты возвышалась композиция, изображавшая трех оленей в стремительном беге. Автор на редкость удачно передал ощущение природной силы и удивительного изящества этих животных.
Марисса в задумчивости обошла скульптурную группу, легонько прикоснулась к бронзовой шерсти одного из оленей, полюбовалась их мускулистыми телами и выступающими напряженными в беге сухожилиями. Эта троица дышала радостью и свободой. Если бы они с Роденом пошли в лес, им наверняка попались бы на пути именно такие олени.
– Это произведение очень заинтересовало музей Метрополитен в Нью-Йорке, – не преминул похвастаться Уитмир. – Но досталось оно нашей галерее.
Вежливо кивнув, Марисса перешла к следующему экспонату.
– Скульптура выполнена из бакаута, или гваякового дерева. По-видимому, это любимый материал автора, – сообщил Уитмир.
Не вдумываясь в пояснения, Марисса завороженно смотрела на изысканно грациозную фигуру матери, склонившейся над спящим младенцем. Брэди каким-то чудом удалось вдохнуть жизнь и нежность в простой кусок дерева. Фигура была столь прекрасна, что Марисса не смела даже прикоснуться к ней, словно своим движением могла разбудить малыша. Напоследок окинув ее взглядом, она двинулась дальше.
– Вы знаете, все были просто ошеломлены, когда Брэди перебрался в такую глушь, – не умолкал радушный хозяин галереи. Он явно старался занимать свою гостью светской беседой.
– А известно, почему он так поступил? – поинтересовалась Марисса, уже несколько дней ломавшая голову над этим вопросом.
– Пожалуй, нет. Он принадлежал к числу наиболее знаменитых молодых американцев. Его творчество как раз приобретало мировую славу. И вдруг…
Не докончив свой рассказ, Уитмир недоуменно пожал плечами.
– Тогда он буквально поверг в шок всю культурную общественность. А теперь знатоки сходятся во мнении, что свои лучшие произведения он создал именно в пятнадцатилетний период своего отшельничества.
Последняя из скульптур была самой маленькой. Она изображала старичка, сидящего на крыльце и вырезающего что-то перочинным ножичком из куска дерева. Лицо мастера светилось радостью и лукавством.
Марисса припомнила, что Брэди родился в Озарксе, в краю лесов. Может быть, в детстве он не раз наблюдал за работой какого-нибудь умельца, выстругивающего миниатюрного оленя или кабана. Может быть, именно это впечатление породило в нем увлечение скульптурой, любовь к дереву.
Марисса восприняла эту работу как дань юношеским воспоминаниям художника к взрастившей его почве. Долго простояв перед последней скульптуркой, Марисса в конце концов пришла к выводу, что ей безразличны соображения, которыми руководствовался Брэди, работая над своим произведением. Для нее эта миниатюрная скульптура – лишь напоминание о днях, проведенных в уединенной хижине на вершине горы, бок о бок с человеком, просто сказавшим, что он работает с деревом.
И он действительно работал с деревом – как никто другой!