Амнезия [СИ]
Шрифт:
Молчание, которое воцарилось в комнате, стало невыносимым. Юрий, собрался уже было попрощаться и уйти, но женщина, отодвинув створку ширмы, присела на кровать. Глаза ее еще больше потемнели. Казалось, что глазного яблока в них больше не существует, и состоят они лишь из одних зрачков. Циркачка сидела на кровати и облизывала кончиком языка верхнюю губу. Этот жест был явно недвусмысленным. Чернов понял, что она приглашает его поиграть. Мысли спутались. Какой там спутались! Думать не хотелось вовсе. Только одна страсть овладела им. Страсть обладания этой женщиной. Жар, охвативший тело, собрался в комок и опустился между ног. Желание стало невыносимым и он, встав
Когда все кончилось, она откинулась рядом с ним на постели и прошептала ему в ухо: — Сладко…..
Чернов приподнялся на локте и стал всматриваться в ее лицо. Оно было нежным и жестким одновременно. Оно было томным и хищным, оно было страстным и равнодушным. Чернов снова откинулся на кровать и понял, что про все забыл. Про любимую Маринку, про работу, про Забродина. Все теперь оказалось неважным и пустым. Главным теперь в его жизни стала она, эта женщина, без которой он не представлял себе свое дальнейшее существование.
Она поднялась с кровати и набросила на себя халат. Потом присев перед зеркалом на банкетку с причудливо витыми ножками, стала восстанавливать грим. На ее лице не отражалось никаких эмоций. Ни удовольствия, ни раздражения, ни страха, ни желания. Она как бы сделала свое дело и отставила его в сторону. Чернов стал одеваться. Ее молчание было красноречивее всяких слов. Он ей был больше не нужен. Юрий подошел к ней сзади, отодвинул густые локоны и поцеловал в шею.
— Можно я приду завтра? — тихо спросил он, ожидая услышать отказ.
— Не надо, — отозвалась женщина, продолжая всматриваться в свое лицо, отраженное в зеркале. — Я сама к тебе приду. Ты мне телефон запиши и я позвоню. Вечером, после представления.
Чернов записал на афише свой телефонный номер и вышел в ночь.
На следующий день ему не работалось. Было наплевать на сослуживцев, на начальство. И проблемы связанные с Маринкой его тоже перестали волновать. Тугой горячий шар внизу живота рассасываться не собирался. Чернов закрывал глаза и перед ним вставал образ безумной всадницы. Сердце продолжало бухать так сильно и неритмично, что казалось, через мгновение взорвется. Снова хотелось жгучих прикосновений, дурманящих поцелуев, танца тела. Иногда проскальзывала мысль о Марине, которую было необходимо показать врачу, но тут же исчезала, вытесненная наездницей, пахнущей ковылем и полынью. Совесть спряталась на дне души и не подавала никаких признаков жизни. С трудом, дотянув до конца рабочего дня, он стал собираться домой. Один из сослуживцев довез капитана до подъезда его дома и, козырнув, умчался по своим делам.
Дома, Чернов бесцельно послонялся по квартире, ожидая и в то же время, понимая, что ждать пока нечего. Собрав чувства в кулак он решил не киснуть, а принять душ. Но мысль
— Мы встретимся? — прокричал он в трубку, боясь услышать отказ.
— Естественно, а иначе, зачем я бы тебе звонила? — прошелестел ее голос и пропал, будто пустынный ветер Самум унес его с собою.
— Где? Когда? — кричал Чернов, боясь, что связь прервется и ему не удастся договориться о встрече.
— Помнишь, ты рассказывал о сумасшедшем, который вчера ночью пытался убить моего удава?
— Да. Конечно помню, — отозвался он, совсем забыв о причине их знакомства.
— Что с ним? Он в тюрьме?
— Нет. Почему в тюрьме… Старику стало плохо. Сердце не выдержало, и его
отвезли в районную больницу.
— А помнишь, ты говорил, что у него вся комната увешана портретами женщины похожей на меня… Ты не мог бы устроить так, чтобы я на эти портреты посмотрела… Любопытство раздирает.
— Я?… Да конечно… Я устрою. Давайте встретимся через час, на площади у мэрии, он там недалеко живет, — сказал и, попрощавшись, подумал, что первый раз в жизни говорит женщине "Вы", после ночи проведенной вместе.
Час прошел в сборах… Чернов, как красна девица прикладывал к себе костюмы, толстовки, майки. Все оказалось с изъяном. То старая вещь, то пятно на видном месте, то рукава обмахрились. Плюнув на все, Юрий надел более менее новые джинсы и толстовку, подаренную ему на день рождение Маринкой. Дива опоздала. Не надолго. Настолько насколько положено женщине. Она была одета в шелковое китайское платье, расшитое драконами. Шелк мягко шуршал при движении, и казалась, что драконы на теле женщины двигаются.
Циркачка не задалась вопросом, откуда у Чернова ключи от квартиры старика. У нее был целеустремленный и очень озабоченный вид. На третий этаж она поднялась бегом и остановилась перед необходимой квартирой.
— Ну вот, смотри, скажешь, не похожа? — спросил ее Чернов, проводя в комнату.
Актриса осторожно вошла и огляделась. Заметив родинку над верхней губой на лице самого крупного портрета, автоматически лизнула свою, не заметив внимательного взгляда Чернова.
— Ну, как? Как вы к этому относитесь, — спросил капитан, доставая из сумки кинжал и демонстративно крутя его в руках.
— Да никак, — ответила она и рассмеялась. — Воспаленное воображение. Полный абсурд. Крыша у старика съехала и думаю, на место уже не встанет.
— Дело в том, что Забродин рассказывает странные вещи, — возразил Чернов и положил кинжал на стол, рядом с настольной лампой. — Он говорит, что вы… Даже не знаю, как сказать. Оборотень что ли. Что вы питаетесь душами людей!
— Ты себя слышишь? — отвлеклась она от рассматривания самой себя. — Что за вздор? Ты повторяешь бред сумасшедшего. Мне казалось, что в милиции работают нормальные люди, с устойчивой психикой, а тут такое… Я от тебя этого не ожидала. Мои бабка и прабабка тоже всю жизнь проработали в цирке. У нас родовое имя… Тиамат. Да, мой цирковой номер — женщина-змея. И что далее? По-твоему я еженощно превращаюсь в пресмыкающееся? Ты, в каком веке живешь? Не забыл? Уже двадцать первый!