Амнезия
Шрифт:
Именно здесь Мэдисон Тремонт, подруга детства Джони, теперь жила со своим парнем Хантером. Хотя мне импонировали их страсть к приключениям и стремление к использованию источников возобновляемой энергии, однако Пол был прав в своем недоумении: темно-серый «Эскалейд», припаркованный под соснами, выглядел несколько неуместно.
Впрочем, я приехала сюда не для того, чтобы хвалить или критиковать их стиль жизни.
Когда я вышла из машины, дверь юрты открылась и навстречу мне направился Майкл. Его глаза опухли и покраснели, как будто он плакал. Подойдя ближе,
– Спасибо, что приехали, – пробурчал Майкл, уткнувшись подбородком мне в плечо и волосы. – Простите. Простите, что я сбежал вчера вечером.
– Все нормально. – Я застыла в его объятиях, но заставила себя тоже обнять его, прежде чем высвободиться. Оглянувшись вокруг, спросила: – А где же все остальные?
Шмыгнув носом, Майкл вытер глаза.
– Ушли прогуляться. Хотели дать нам возможность спокойно провести сеанс.
Немного отступив от него, я продолжала осматриваться, выискивая любые признаки опасности. Не знаю, какие именно. Может, искала того, кто мог притаиться на краю участка… Но до меня доносились лишь щебет певчих птиц да кудахтанье кур, а на глаза попались лишь белые бабочки, порхающие среди ярко-зеленых папоротников.
– Их жилье как раз на полпути к вершине, – добавил Майкл. – Мэдисон и Хантер каждый день поднимаются на гору.
Внезапно мне показалось, что я уловила шум мотора, но он быстро затих. Я провела здесь всего минут пять. И по дороге следила в зеркала заднего вида, проверяя, не увязался ли кто-то за мной. Если Старчик и продолжал слежку, то он держал дистанцию.
Он сказал, что мне следует бояться. Предупреждение? Или угроза? Старчик ведь не мог знать о том, что Майкл рассказывал мне. И даже если бы мог, все сказанное Майклом до сих пор если и можно назвать новыми доказательствами, то с большим сомнением. Разве мог хоть один судья воспринять их серьезно – воспоминания пятнадцатилетней давности, пробужденные будущей тещей методом регрессивной терапии?
К тому же и протокольные записи практически невозможно подвергнуть сомнению: юный Томас Бишоп признался, что стал свидетелем убийства своего отца. Он сделал заключительное заявление полиции, назвав свою мать убийцей. Затем и Лора признала себя виновной. Вот и весь разговор.
По крайней мере, я на это надеялась.
Но что же, по мнению Старчика, могло быть известно Тому?
Майкл смотрел на меня. Я заметила его слабую улыбку, тронувшую уголки губ, и легкий блеск в глазах.
– Вам это нужно не меньше, чем мне, – сказал он.
Набрав в грудь воздуха, я медленно отпустила его.
– Может быть, и так…
Поехали. В преддверии моего прибытия кто-то – возможно, Майкл – зажег свечи. В центре дома стоял диван. Я никогда еще не бывала в юртах. Ожидала, что внутри увижу лишь одно круглое в плане помещение, но они разделили его, отгородив дополнительные боковые комнаты: ванную и, видимо, что-то типа кладовки. Два световых люка в купольном потолке пропускали рассеянный солнечный свет. Приятно пахло специями.
Я спросила Майкла, удобно ли ему. Удобно. Он лежал на диване как покойник, с закрытыми глазами.
Я начала настраивать его на более глубокое расслабление. Видела, как его грудь ритмично поднималась и опадала, как замедлилось дыхание. Не все люди достаточно внушаемы для проведения регрессивной терапии. Но Майкл, казалось, соскальзывал в нужное состояние как по маслу.
В этом плане мы с ним похожи. Сара пару раз гипнотизировала меня, и все, видимо, проходило достаточно гладко. Некоторые люди благодаря каким-то фундаментальным внутренним свойствам легко поддаются внушению. И слабоволие тут ни при чем, таковы особенности их мозга. Другой способ обработки стимулов. Пола, например, никогда не удалось бы загипнотизировать. Возможно, и Джони проявила бы стойкое сопротивление. А вот Шон более восприимчив. Он больше похож на меня…
Мысль о сыне слегка отвлекла меня.
– Хорошо, продолжаем дышать, расслабляться…
Я сама изо всех сил пыталась вновь настроиться на работу. Подумала о Джони, ушедшей на гору с друзьями, чтобы оставить нас наедине для очередного сеанса. В наши дни дети гораздо более восприимчивы. Их поколение трудно удивить.
– Майкл, ты слышишь меня?
– Да, я вас слышу. – Его монотонный голос стал менее внятным.
Перед тем как лечь на диван, он снял кроссовки – на мгновение я опять отвлеклась, заметив, что на нем носки Шона.
«Прекрати. Сосредоточься».
– Ты прошел длинный путь, Майкл. Мы уже проделали большую работу. Я хочу, чтобы ты осознал все воссозданное тобой прошлое. Осознаёшь его?
– Да.
– Оглянись вокруг. Что ты видишь?
– Мой дом.
– Твой дом. Ты имеешь в виду дом твоего детства?
– Да.
– Можешь ли ты описать его мне?
Он описал дом на Пондфилд-роуд с еще большей ясностью и новыми деталями.
– Майкл, я хочу, чтобы ты подошел к зеркалу. Можешь найти зеркало?
– Да.
– Теперь, чувствуя все пространство, которое ты создал, весь пронизывающий его воздух, я хочу, чтобы ты посмотрел в зеркало.
– Я смотрю.
– И что ты видишь?
– Я вижу себя.
– Ты видишь себя мальчиком?
– Да, я вижу мальчика.
– Сколько тебе лет?
– Восемь.
– Ясно. Хорошо. И… как тебя зовут?
Он начал произносить имя Майкл, его губы уже начали смыкаться, формируя звук «м», но он все-таки сказал:
– Том, меня зовут Том.
– Очень хорошо, – сказала я, испытав легкий прилив адреналина. Мы вернулись в прошлое. Закрепились. Голос Майкла вновь стал более высоким и детским. Теперь мы проживем тот вечер. Как и раньше. Он вспомнил холодный и отстраненный взгляд матери за ужином. Как она пила вино. Отправила его в комнату. Вспомнил, как лежал в постели и читал.
Он также вспомнил припаркованную снаружи машину, но мотор у нее работал, из выхлопной трубы шел дым.
Его мать и отец ссорились. Потом мать поднялась наверх.