Амортенция
Шрифт:
— Это… — Анко запнулась, пытаясь подобрать нужное слово. Сасори ведь прав, по сути: ужасно потерять рамки, в которых прожил всю жизнь. Так страшно, и холодно, и непонятно… — Граница дозволенной долбанутости, а? Знаешь, что Дей мне сегодня сказал, когда я спросила, где эта самая граница проходит? Он ответил, что там, где есть человек, готовый принять твои закидоны, — она чуть отстранилась, поймала его взгляд. — Может, на меня Амортенция так действует, но я готова твои заскоки принять, — доказывая это, она
— Твою страсть к боли мне не переплюнуть, — усмехнулся Сасори, поддаваясь на провокацию, целуя — глубоко и долго, с расстановкой, душа любое сопротивление.
— Удивительно, — выдохнула Анко, когда получила возможность, — как забавно сочетаются старое-родное и эффект зелья.
— В самом деле, интересный опыт, — согласился Сасори, вновь гладя её бока, перекладывая руку на спину, пробегаясь по шрамам. — Что, как ты чувствуешь, изменилось?
— Помимо барьера? Ощущение желания, — Анко обвила его шею, зарылась пальцами в волосы, мягкие и гладкие — редко встретишь такие у выходцев из Суны. — То есть, я хочу тебя так же, как и прежде, чтобы больно и с кровью… но в то же время как-то иначе.
— Как именно? — педантично уточнил Сасори. Разумеется, данные для последующего анализа нужны полные.
— Безоговорочно и безотчётно, — проговорила Анко, не уверенная, что может верно трактовать свои эмоции сейчас. — Без скидки на то, что ты — нукенин, а я — джонин из Конохи. Без подспудного проигрывания в голове сценария с пленом. Чтобы боль была… ну… — она замялась, не в силах подобрать слова.
— Не ради пытки, а ради принесения удовольствия? — вдумчиво подсказал он.
— Ага, — кивнула Анко, игриво целуя его в нос. — И всё-таки гений — ты и есть гений, даже в такой вот херне.
— Это не «херня», а опыт, — возразил Сасори, хмурясь и сжимая её сильнее, демонстрируя недовольство. — Нигде в литературе я не видел описания поведения человека под Амортенцией, когда испытуемый знал бы о том, что отравлен. Поэтому я хочу проанализировать.
— Ну, тогда делись сам, — требовательно заявила Анко. — Как?
— «Как» что?
— Хочешь.
— Ты права в том, что во многом как обычно, — после паузы согласился Сасори. — Удовлетворить собственные потребности притом, чтобы тебе тоже было хорошо…
— Ты правда обычно так и думал? — умилилась Анко.
— Разве по моим действиям в прошлые разы можно в этом усомниться? — неожиданно ощетинился кукловод. — Я считаю, если и ложиться с кем-то в постель, то оба должны остаться максимально довольны.
— Прости, просто странно слышать это от тебя, — быстро извинилась Анко, ловя себя на том, что стало и вправду стыдно: Сасори
— Стереотипы, — фыркнул Сасори.
— Опыт прошлых встреч с вашим братом, — едко парировала Анко и, пока он не уколол в ответ, спросила: — А что отличается в чувствах?
Сасори улыбнулся нечитаемой улыбкой и, подняв её на руки, уложил на ковёр. Сбросил одежду, не забыв достать из неё сенбоны — Анко встряхнуло в радостном предвкушении при виде их, — и устроился сверху, касаясь её тела, целуя, раня, кусая, вновь целуя и быстро залечивая — только чтобы вновь вонзить иглу, ловя долгий стон-вскрик. Он точно знал, уже успел изучить все особо чувствительные точки на её теле, и Анко всё-таки, не удержавшись, рассмеялась, восторгаясь тем, как превосходно сочетается тяга Сасори к её коже и его мастерское использование игл для причинения острого, самого сладкого вреда как раз там, где Анко особенно ярко его чувствовала.
Много позже, лишь наигравшись вволю с охотно подставленным телом, Сасори отложил окровавленные иглы и вошёл в неё, и оба сорвались в резкие, торопливые движения, быстро достигнув разрядки.
Уже после, когда разлетевшийся на куски мир собрался в более-менее чёткую картину, Анко не без труда села, опёрлась спиной на кресло, дыша глубоко, пока ещё часто. Сасори наблюдал за ней из-под ресниц, а затем подобрался ближе и устроил голову у куноичи на коленях, расслабленно прикрыл глаза. Улыбнувшись, Анко осторожно, чтобы не потревожить, положила руку ему на голову, стала легко поглаживать, перебирать гладкие пряди.
Умиротворение и чувство безопасности с непривычки оглушали. Анко до сих пор сложно поверить, что так — тоже бывает, более того, можно, и не кому-то абстрактному, а ей самой; ей и вот этому маньяку-нукенину с пунктиками на искусстве, марионетках и коже, который сейчас так спокойно лежит у неё на коленях, то ли думая, то ли дремля. И из этого положения его хочется не отпускать — вот просто вцепиться руками-ногами, зубами, если потребуется, и ни за что больше не расставаться.
— Амортенция порождает желание, готовность на всё, — произнёс Сасори тихо, глубокомысленно. Значит, всё же не спит; но и от ласки не уворачивается — приятно. — Извращённую любовь. При этом мы оба отметили, что наши чувства изменились всего лишь немного…
Анко невольно замерла.
— Намекаешь на то, что мы влюблены друг в друга?
— Это было бы крайне непрофессионально, — заметил Сасори, не отвечая, впрочем, на вопрос.
— И не говори, — проворчала Анко, но руку из его волос не убрала.
Похоже, в конце концов они, играя, что-то сломали друг в друге. Возможно, это была стена.