Амулет plus любовь
Шрифт:
И тут же услышала её растерянный голос:
– А я пришла проведать тебя, милая… Как ты тут?
– Энни заболела! – вскрикнула Марианна, сходя с платья и стараясь сейчас только, чтобы не появился хвост: она была в бешенстве.
Так влипнуть! Она потеряла бдительность от волнения! Даже дверь не закрыла!.. Всё ещё не поворачиваясь, Марианна заметалась глазами, пытаясь отыскать какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыться. Как назло, на глаза ничего не попадалось. Сердобольная соседка пришла к ней на помощь. Подхватив с пола платье Марианны, она стала напяливать его, стремясь поскорее прикрыть наготу «несчастной вдовы».
Марианна влезла в платье и только тогда обернулась. Соседка смотрела на неё жалостно и одновременно с подозрением, что-то выискивая на лице. Глядя куда-то ниже лица соседки отсутствующим взглядом, Марианна молчала. «А не притвориться ли мне пьяной?» – думала она. Когда соседка потянулась к ней носом, принюхиваясь, Марианна пустила к ней волну такого винного перегара, что соседку покривило. Зато подозрительность в её лице пропала, она смотрела уже скорее с сожалением.
– Эн-ни з-заболела, – повторила Марианна пьяным голосом и пошатнулась.
Соседка подхватила её под руку и повернулась к кровати, вглядываясь в лицо малышки испуганно:
– Уж не ветрянка ли? – выговорила она. – На Протоке несколько человек уже заболело.
– Нет! – пьяно, но твёрдо выговорила Марианна. – Это простуда. Энни ножки промочила…
– Да и полы у вас холодные, – забормотала соседка, начиная пятиться к двери. – Ну, я пойду.
Соседка рванула к выходу. Марианна закрыла за ней дверь и закончила обряд. Потом она дала Энни грудь и накормила старшую своим молоком, сцедив его в кружку. То, что её застала соседка в таком виде, было не страшно. Пусть думает, что несчастная вдова напилась от горя. Неприятно было другое – соседка видела заболевшую Энни. Теперь нельзя сделать так, чтобы Энни быстро поправилась, это будет заметно. Придётся малышке изображать из себя долго выздоравливающего ребёнка, а ей – заботливую мать, не отходящую от его кроватки.
А это сейчас так не вовремя: халат, оставшийся у капитана, терзал ей сердце.
****
Утром восьмого дня на стоянку англичан пришёл араб и спросил Бонтондо – знаменитого гадальщика на кофейной гуще.
Араб был великолепный – смуглый молодой мужчина с удивительно добрыми глазами в длинном арабском платье с расшитым оплечьем. Он принёс с собой увесистый мешочек с кофе и сам сварил в узкогорлом котелке-далле всем по чашке. Для себя он достал специальную чашку и блюдце из настоящего белого китайского фарфора.
Пока готовился кофе, все наслаждались неспешной беседой, а потом в тишине воздали должное тонкому напитку. С последним глотком араб покрутил свою чашку и перевернул её на блюдце движением к себе. И подал с поклоном блюдце с чашкой Бонтондо, подсев к нему поближе с мешочком кофейных зёрен.
Сначала араб напряжённо глядел, как Бонтондо, рассматривая чашку, водит глазами и морщит лоб, потом спросил, не выдержав:
– Скажи, уважаемый Бонтондо… Всё ли хорошо в моём великолепном доме?
– О, твой великолепный дом по-прежнему великолепен, – ответил Бонтондо, продолжая глубокомысленно крутить чашку перед глазами.
– А скажи, уважаемый Бонтондо… Всё ли в порядке с моей любимой кобылой? Она должна была принести потомство.
– О! Твоя кобыла ожеребилась, и у тебя появился маленький скакун.
– Хвала Аллаху!
Араб зарделся от удовольствия и стал подползать вместе с мешком к Бонтондо. Тот бросил на мешок быстрый взгляд.
Араб спросил:
– А скажи, достопочтенный… Всё ли в порядке с моей любимой и единственной женой?.. Она должна мне вот-вот подарить первенца.
Бонтондо воскликнул:
– О! Ты любим Аллахом! Твоя единственная жена разрешилась от бремени, и у тебя родился сын!
Араб просиял. Он рывками стал подниматься с подстилки, а схватив мешок с кофе, прокричал в восторге:
– Ты воистину самый прекрасный гадальщик на свете! Воистину, что о тебе идёт молва, опережая твоё появление!.. Ты сделал меня счастливейшим из смертных! Я дарю тебе свою любимую чашку!
И араб вместе с мешком развернулся, чтобы уйти. Бонтондо заволновался.
– Подожди! – вскрикнул он, хватая араба за платье. – Это случилось вчера! Теперь тебе надо узнать, что случилось сегодня утром!
Ошарашенный гость сел опять на ковёр, не спуская с Бонтондо встревоженных глаз.
Бонтондо глянул в чашку, посмотрел печально на араба и быстро заговорил:
– Сегодня утром твоя кобыла пала. Конюший, не досмотревший за нею, наложил на себя руки… Качаясь в петле, он опрокинул светильник, и конюшня загорелась. Огонь перекинулся на дом! Твоя жена, спасая ребёнка, погибла в огне! И теперь некому ухаживать за твоим сыном! И если ты не поторопишься…
Конец фразы араб не дослушал. С отчаянным воплем он бросился прочь, забыв о мешочке с кофе. Как потом узнал Платон, араб в тот же час снялся с лагеря и помчался вперёд.
– Бонтондо, а ведь ты обманул этого человека, – с упрёком сказал доктор Легг охотнику на крокодилов.
– Да, хаким. Обманул, – согласился Бонтондо, горестно вздохнул и мелко-мелко покивал, соглашаясь.
Мешочек с кофе он прижимал к себе, не выпуская ни на минуту. Потом склонил голову набок, растянул губы в широкой улыбке, закрыл левый глаз – при этом его правый глаз остался смотреть радостно и простодушно – и добавил:
– Но как он обрадуется, узнав дома, что все живы!
****
Все последние дни путь каравана поднимался крупными, известково-песчаными уступами к востоку.
Мистер Трелони тоже жадно осматривал окрестности: то справа, то слева в щель в завесах паланкина выглядывала его зрительная труба. Он искал две скалы рядом и одну напротив, но ничего подобного ему не попадалось. В полдень, зафиксированный сразу по всем часам, капитан определил координаты, которые были, конечно, очень приблизительными. Но точные координаты им и не требовались, ведь координаты испанского манускрипта тоже были весьма условны. Главное, что караван был в окрестностях нужного места. Только горы, этот очень заметный ориентир, нашим героям что-то не попадались.