Анафем
Шрифт:
Метекоранес, древний теор, исключительно одарённый в планиметрии, но, как правило, молчавший в диалогах. Был засыпан вулканическим пеплом при извержении вулкана, сгубившем Орифену. Согласно верящим в старое преемство, его (возможно, невольный) основатель.
Через два часа я стоял, один, перед воротами Орифены. Стена в двадцать футов высотой была сложена из одинаковых тонкозернистых серовато-бурых блоков. Жарясь на солнце в ожидании
По бокам от ворот высились два цилиндрических бастиона с зарешёченными бойницами. В левом была дверь, тоже стальная. Подождав ещё немного, я подошёл к ней и снова постучал. В верхней части двери было закрытое окошко, размером примерно с мою ладонь. Через десять минут за дверью послышались шаги. Она приоткрылась и тут же с грохотом захлопнулась. Заскрежетала задвижка. Скрипнуло, открываясь, окошко. Помещение за ним было тёмным и наверняка восхитительно прохладным. Однако после полуденного Экбского солнца мои глаза ничего там не различили.
— Знай, что ты стоишь на пороге мира, к которому не принадлежишь и в который не можешь вступить, если торжественно не поклянешься остаться в нём навсегда, — произнёс молодой голос на флукском с местным акцентом. Девушка говорила то, что ей положено. Привратники в матиках говорят эту или похожие фразы со времён Картазии.
— Приветствую тебя, суура, — сказал я. — Давай говорить на ортском. Я — фраа Эразмас из эдхарианского капитула деценарского матика концента светителя Эдхара.
Молчание. Затем окошко затворилось и щёлкнула задвижка. Я ждал. Через некоторое время окошко снова открылось и заговорила другая женщина, постарше.
— Меня зовут Димма, — сказала она.
— Здравствуй, суура Димма. Фраа Эразмас к твоим услугам.
— Что ты мне фраа, а я тебе суура, у меня пока что очень большие сомнения, ибо я вижу твоё платье.
— Я пришёл издалека. Стлу, хорду и сферу у меня украли, пока я странствовал по секулюму.
— Здесь не собирается конвокс. Мы не ждём странников.
— Неужто Орифена, из которой вышли первые странники, нарушит закон гостеприимства и затворит ворота перед скитальцем?
— Мы подчиняемся канону, а не обычаям гостеприимства. В городе есть гостиницы. Привечать путников — их дело.
Окошко скрипнуло, как будто Димма собирается его закрыть.
— Где в каноне сказано, что инаки могут торговать мылом в экстрамуросе? — спросил я. — Какой его раздел дозволяет инакам в стлах разгуливать по городу?
— Твои слова противоречат твоему утверждению, будто ты инак, — сказала Димма. — Ибо фраа должен знать, что разные матики придерживаются разных вариантов канона.
— Многие инаки этого не знают, потому
— Вот именно!
Мне представилось, что Димма улыбается в темноте, довольная, что так ловко обратила мои слова против меня — ведь я находился снаружи, где инаку быть не положено.
— Я верю, что ваши обычаи отличаются от принятых в остальном матическом мире, — начал я.
Она перебила:
— Не настолько, чтобы мы впустили человека, не принесшего клятву.
— Так Ороло принёс клятву?
Недолгое молчание. Потом она закрыла окошко.
Немного подождав, я обернулся к друзьям и руками изобразил, что крепко их обнимаю. Очень странно было вновь обменяться с ними хотя бы жестом после того, как я заглянул через порог матика. Несколько минут назад я прощался так, будто вернусь к обеду, но теперь понимал, что могу остаться здесь до конца дней.
Снова открылось окошко.
— Называющий себя фраа Эразмасом, скажи, зачем пришёл, — произнёс мужской голос.
— Фраа Джад, милленарий, хочет знать, что думает фраа Ороло по некоторым вопросам, и велел мне его разыскать.
— Ороло, которого отбросили?
— Да.
— Тот, по ком прозвонили анафем, не может снова вступить в матик. А тот, кого призвали на конвокс в Тредегар, не должен являться в другой матик на противоположной стороне планеты.
Подозрение забрезжило у меня ещё до того, как мы достигли Экбы. Некоторые косвенные свидетельства его укрепили. Однако, как ни странно, полную уверенность мне дала только здешняя архитектура. Ничего от матического стиля.
— Твоя загадка непроста, — признал я, — но, по некотором размышлении, ответ вполне ясен.
— Да? И каков же ответ?
— Это не матик, — сказал я.
— Что же это, если не матик?
— Клуатр преемства, возникшего за тысячу лет до Картазии и её канона.
— Ты можешь войти в Орифену, фраа Эразмас.
Загремели тяжёлые засовы, и дверь открылась.
Я вступил в Орифену. И в Преемство.
В конценте светителя Эдхара Ороло немного располнел, хотя и поддерживал форму, работая в винограднике и поднимаясь по лестнице на звездокруг. На Блаевом холме он, если верить фототипиям Эстемарда, исхудал, оброс и отпустил дикарскую бороду. Но сейчас, у ворот Орифены, пять раз кряду прокрутив Ороло на месте, я не почувствовал ни жирка, ни худобы, только крепкие мышцы, а когда наконец его отпустил, то увидел слёзы, бегущие по загорелым, гладковыбритым щекам. Собственно, это всё, что я успел рассмотреть, прежде чем сам ослеп от слёз и вынужден был несколько раз пройтись вдоль стены, чтобы хоть немного успокоить чувства. Канон не подготовил меня к тому, что я буду обнимать покойника. Может быть, это означало, что я тоже умер для матического мира и попал в некую посмертную жизнь. Корд, Юл, Гнель и Самманн проводили меня в последний путь.
Потребовалось усилие воли, чтобы вспомнить: они по-прежнему рядом, гадают, что со мной.
В клуатре был небольшой фонтан. Ороло зачерпнул мне кружку воды. Мы сели в тени часовой башни, и я отпил первый большой глоток. Вода отдавала серой.
С чего начать?
— Когда тебя отбросили, па, я бы столько всего тебе сказал, если б мог. И в следующие недели тоже. А сейчас…
— Всё утекло?
— Прости?
— Всё утекло во времени и по пути изменилось — твой разум изменил эти вещи, и о них уже не надо столько говорить. Прекрасно. Давай побеседуем о новом и интересном.