Анафем

Стивенсон Нил Таун

— Не долгую, не утомительную, и поднимались мы не ночью… — К середине фразы я понял, что он снова спровоцировал меня на мелочные возражения. Всё, чего я добился — дал ему возможность перевести дух и выпить глоток воды.

— Помоги теперь ты нам, фраа Эразмас, — произнёс фраа Лодогир спокойным деловым тоном. — Помоги разрешить загадку, над которой мы бьёмся.

— Кто в данном случае «мы»? — спросил я.

— Те участники конвокса, которых не покидает чувство, что спиль показал про Ороло далеко не всё.

Я ответил, не в силах скрыть прозвучавшую в голосе усталость:

— О какой загадке вы говорите?

—

Как Ороло подавал Геометрам сигналы? К какому трюку он прибег, чтобы отправлять им тайные послания?

Сейчас, если бы у меня во рту была вода, я бы поперхнулся. Сидящие зашумели — волны негодующего ропота и оскорбительного смеха схлёстывались и прокатывались из одного конца нефа в другой. Я начисто утратил дар речи и только смотрел на фраа Лодогира пристально, ожидая, что тот смутится и возьмёт назад свои обвинения. Но он по-прежнему являл собой воплощение естественности и благодушия. И по мере того как росли спокойствие и уверенность фраа Лодогира, мои стремились к нулю. Как же мне хотелось его уплощить!

Однако я вспомнил слова Ороло: «Они расшифровали мою аналемму!» Как если бы он и впрямь посылал Геометрам сигналы.

А как иначе объяснить их решение высадиться в Орифене — в том самом месте, где нашёл прибежище Ороло? И зачем иначе ему было совершать долгое и опасное путешествие в Орифену?

К насущному: я не отваживался вступать в серьёзный диалог с фраа Лодогиром здесь, перед этой аудиторией, на эту тему. Он уплощил бы меня так, что мои останки отскребали бы от пола пескоструйным автоматом. И заодно не оставил бы от Ороло мокрого места.

Мой диалог с фраа Лодогиром слушали миряне. Влиятельные миряне. Бонзы, как сказал бы Ороло. Возможно, на них такие подлые уловки и впрямь действовали.

Что говорили о риторах? Что они имели власть менять прошлое и делали это при малейшей возможности.

Я не мог тягаться с ритором. Мне оставалось одно: говорить правду в надежде, что меня услышат друзья, которым такое по силам.

— Оригинальное предположение, — сказал я. — Не знаю, какие порядки в ордене светителя Проца, но я, как эдхарианец, стал бы искать доказательства.

— А как насчет весов? — спросил фраа Лодогир.

— Весы отдают предпочтение более лёгкой гипотезе. Предположение, что Ороло непосылал сигналов инопланетному кораблю, проще того, которое предлагаете вы.

— О нет, фраа Эразмас. — Лодогир снисходительно усмехнулся. — Со мной такое не пройдёт. Постарайся не забывать, что нас слушают умные люди! Если гипотеза, что Ороло посылал сигналы, объясняет неразрешимые загадки, то она наиболее простая.

— Какие загадки, по-вашему, она объясняет?

— Три загадки, если быть точным. Загадка первая: аппарат сел на развалинах Орифены, в совершенно заброшенном и неинтересном месте, единственная примечательная черта которого — аналемма, явственно видимая из космоса!

— Из космоса явственно видно всё, была бы соответствующая оптика, — заметил я. — Вспомним, что Геометры украсили свой корабль доказательством Адрахонесовой теоремы. Вполне естественно, что они совершили посадку в храме Адрахонеса.

— Они наверняка знали, что мы здесь, — возразил Лодогир. — Если они хотели поговорить с теорами, почему не высадиться в Тредегаре?

—

А зачем расстреливать друг друга из ружей? Вы не можете требовать, чтобы я объяснил все поступки Геометров.

— Загадка вторая: самоубийство Ороло.

— Никакой загадки. Он пожертвовал собой, чтобы спасти бесценный образец.

— Он взвесил, что ценнее: его жизнь или образец. — Лодогир изобразил руками чаши весов. — Загадка третья: в последние мгновения он начертил на земле аналемму и встал на неё, чтобы встретить судьбу, которую сам избрал.

Мне нечего было ответить. Для меня самого это оставалось загадкой.

— Ороло принял на себя ответственность, — сказал Лодогир.

— Я решительно вас не понимаю.

— В те месяцы, когда Ороло единственный на всём Арбе знал о существовании Геометров, он каким-то образом передал им послание. Я предполагаю, что оно имело форму аналеммы и было знаком высадиться на аналемме, которая так явственно видна — или была видна — в Орифене. Как только его отбросили, он отправился туда и стал ждать. И нате-ка! Геометры и впрямь там высадились. Но не так, как Ороло по наивности предполагал. Одна из партий запустила нелегальный аппарат. Инопланетная женщина пожертвовала жизнью. Доминирующая партия в отместку нанесла удар по Экбе с гибельными последствиями для Орифены. Ороло понял, что виноват в случившемся. Во искупление содеянного он забросил мёртвую женщину в воздухолёт и встал на аналемму в знак того, что принимает свою ответственность.

Покуда фраа Лодогир произносил своё обвинительное заключение, тон его менялся. Сперва он говорил, как инквизитор, потом всё мягче и мягче, а под конец почти сочувственно. Проникновенно. Я слушал как зачарованный. Возможно, этот ритор и впрямь имел колдовскую власть что-то сделать у меня в голове — изменить прошлое. Более того, я почти не сомневался, что он прав.

— У вас по-прежнему нет доказательств, только красивая история, — наконец выговорил я. — Даже если вы найдёте свидетельства и подтвердите свою правоту, что это на самом деле скажет об Ороло? Как он мог предвидеть гражданскую войну среди Геометров? В том, что погибли люди, повинен Геометр, отдавший приказ нанести удар по Экбе, а вовсе не Ороло. Так что даже если какая-то часть вашей гипотезы будет доказана, останется пространство для диалога о том, что на самом деле думал Ороло, когда его накрыло палящей тучей. Полагаю, он и впрямь взял на себя некую ответственность. Но, встав на аналемму, он сказал совсем не то, что вы пытаетесь ему приписать. Думаю, он сказал: «Я стою на своём, несмотря на всё, что случилось».

— Несколько самонадеянно, как по-твоему? Ты не считаешь, что он должен был обратиться к мирским властям? Чтобы они взвесили свидетельства — рассудили, как лучше вести себя с Геометрами? — Лодогир покосился в сторону, словно напоминая, что там, в нефе, бонзы дожидаются моего ответа.

И тут я, первый и последний раз за весь диалог, сделал то, чем после гордился. Я не сказал: «Небесный эмиссар уже взвесил и рассудил, как лучше, помните?» Но этого и не надо было говорить. Тихий ропот пробежал по нефу, постепенно перерастая в смех. Мне оставалось только ждать, пока все собравшиеся осознают, какую глупость сморозил мой сокурсант. И ещё — я почувствовал, что это сознательный ход с его стороны.