Анафем
Шрифт:
— Кажется, я понял. Это не такая наглость, как другой взгляд, о котором ты говорил. Но я не вижу, чтобы такой подход что-то менял.
— Он меняет, и очень многое, — ответил Арсибальт. — Но чтобы понять, что именно, как раз и надо сгрызть тонну сухарей. Поскольку, начиная с этой идеи, булкианцы разработали целую метатеорическую систему. Она была настолько влиятельна, что с тех пор никто не мог заниматься метатеорикой, пока не освоит булкианство. Все последующие метатеорики — его опровержение, исправление либо развитие. И один из главных выводов, к которому ты приходишь, когда сгрызешь тонну сухарей, что…
—
— Нет, вывод другой и формулируется не так просто. Суть в том, что некоторые вещи просто вне разрешённой зоны. Существование Бога — одна из них.
— Что значит «вне разрешённой зоны»?
— Если проследить логические доводы булкианской системы, то придёшь к выводу, что наш разум не способен продуктивно думать о Боге — если под Богом подразумевать базско-ортодоксального Бога, внепространственно-временного, то есть не существующего в пространстве и времени.
— Но Бог всегда и везде, — возразил Беллер.
— Однако что ты на самом деле имеешь в виду, когда так говоришь? Твой Бог больше, чем эта дорога, чем та гора и все остальные материальные объекты во вселенной, вместе взятые, так ведь?
— Конечно. Само собой. Иначе мы были бы природоверами или вроде того.
— Так что для твоего определения Бога крайне существенно, что Он — больше, чем просто большая груда вещества.
— Разумеется.
— Так вот, «больше», по определению, вне пространства и времени. А булкианцы доказали, что мы просто не можем продуктивно мыслить о том, что не воспринимаем органами чувств. И я уже вижу по твоему лицу, что ты не согласен.
— Я не согласен! — подтвердил Беллер.
— Но это не суть. Суть в том, что после булкианцев люди, которые занимаются метатеорикой, перестали говорить о Боге и о некоторых других вещах, таких как свободная воля или что было до вселенной. Вот что я подразумеваю под булкианским каноном. Ко времени Реконструкции он вошёл в наш. Не по чьему-либо сознательному решению — над этим просто не задумывались.
— Да, но за четыре тысячи лет, при такой-то куче свободного времени, кто-нибудь мог задуматься?
— У нас меньше свободного времени, чем ты полагаешь, — мягко ответил Арсибальт. — И всё равно, многие люди об этом думали, создавали ордена, посвящённые отрицанию Бога или вере в Него. Волны прокатывались по матикам в ту и другую сторону. Но ни одна из них не сдвинула нас с основополагающих принципов булкианства.
— Ты веришь в Бога? — напрямик спросил Беллер.
Я завороженно подался вперёд.
— Последнее время я много читаю о том, что не принадлежит пространству-времени, однако, как полагают, существует.
Я понял, что Арсибальт говорит про объекты Гилеина теорического мира.
— Разве это не против булкианского канона? — спросил Беллер.
— Против, — ответил Арсибальт, — но тут нет ничего страшного, если не скатываться к наивному подходу — как будто леди Барито не написала ни слова. Булкианцев часто упрекают в том, что они почти не знали чистую теорику. Многие теоры, глядя на труды Барито, говорят: «Минуточку, здесь чего-то недостаёт. Мы можем напрямую оперировать внепространственно-временными объектами, когда доказываем теоремы и так далее». Вот о таком я и читал в последнее время.
— То есть ты можешь увидеть Бога через занятия теорикой?
— Не Бога, — ответил Арсибальт. — Во всяком случае, не того
После этого ему удалось перевести разговор на другую тему. Наверное, Арсибальт, как и я, гадал, что власти предержащие сказали Ферману Беллеру и другим, когда объявили сбор добровольцев.
Напрашивался ответ: немногое. Мирской власти надо решить головоломку — дело как раз для инаков. Промежуточный шаг: требуется переместить из точки А в точку Б несколько фраа и суур, чтобы они поработали над задачкой. Люди вроде Беллера испытывают к нам вполне понятное любопытство. Все они в сувинах слышали про Реконструкцию, все знают, что мы играем в поддержании их цивилизации какую-то важную, пусть и эпизодическую роль. Разумеется, они в восторге, что механизм включили хотя бы раз за их жизнь, и гордятся своим участием, но понятия не имеют, из-за чего всё завертелось.
Стало совсем жарко, и мы остановились передохнуть в лесополосе рядом с заброшенной фермой. Крейда мы не видели много часов, но кузовиль Корд ехал прямо за нами. Мы вылезли из машин; некоторые пошли размять ноги, другие легли подремать. На северо-западе темнели горы, хотя если не знать, что это они, их можно было принять за штормовой фронт. Морские ветры дуют с севера, влага из них выпадает дождями на дальних склонах хребта, питая реку, текущую к нашему конценту. Южные склоны, соответственно, засушливые: без полива здесь растут лишь редкие пучки травы и низкий жестколистный кустарник с сильным смолистым запахом. В разные эпохи мирская власть вновь и вновь проводила орошение, и тогда здесь выращивали овощи и зерно, но сейчас был очередной период упадка: это явствовало из состояния дорог, ферм и пунктов, обозначенных на картабле как населённые. Старые ирригационные канавы заселило то, что только и может прижиться в таком месте: колючее, остистое, жалящее. Мы с Лио прогулялись вдоль одной канавы, но почти не разговаривали, потому что всё время смотрели под ноги, опасаясь змей.
У Самманна давно был такой вид, будто он что-то хочет сказать. Мы решили поменяться — пересели вместе с ним в кузовиль Корд, а Лио с Барбом отправили к Ферману. Барб не хотел отрываться от Джада, но мы настояли, понимая, что тысячелетника наверняка утомило его общество. Корд устала вести машину, и её сменил Роск.
— Ферман Беллер ведёт переговоры с базским учреждением на одной из этих гор, — сообщил мне Самманн.
Утверждение прозвучало странно, поскольку Баз сожгли пятьдесят два века назад.
— «Базским» как в «базская ортодоксия»?
Самманн закатил глаза.
— Да.
— Религиозным учреждением?
— Вроде того.
— Откуда ты знаешь?
— Не важно. Я просто подумал, тебе интересно будет знать, что собственный интерес есть не только у Ганелиала Крейда.
Я подумал, не спросить ли Самманна, в чём его собственный интерес, но решил, что не стоит. Он, наверное, гадал, как обойдутся с ита базские священнослужители.
У меня тоже был свой интерес: посмотреть фотомнемоническую табулу, которую все в кузовиле (за исключением Корд, сидевшей на водительском месте) наверняка уже внимательно изучили. Перед отъездом я глянул на неё только мельком. Мы с Корд сели на заднее сиденье. Солнце светило ярко, поэтому мы накрылись одеялом и прижались друг к другу, как дети, играющие, что они в палатке.