Анахрон (полное издание)

Хаецкая Елена Владимировна

Лантхильда опять посмотрела на Сигизмунда. Спросила:

— Хво?

— Это, девка, кошка. Мяу.

— Мьюки, — определила Лантхильда.

— Пусть будет мьюки.

Обогнув двор по длинной дуге, к крыльцу возвращался кобель. Мьюки мгновенно ушла в подвал. Кобель врезался в Сигизмунда, едва не уронив его снова, и разочарованно зарычал в сторону подвала.

Отошли от дома. Оказавшись в более темной части двора, Сигизмунд свернул руку калачиком и показал Лантхильде, как надлежит чинно прогуливаться

под ручку. С третьей попытки у девки получилось. Она снова хихикнула, сказала что–то, помянув Вавилу, и принялась расхаживать с Сигизмундом взад–вперед по двору.

Сигизмунду стало смешно. В не очень старших классах они начинали ходить с девочками под ручку — именно так, чинно. Это считалось чуть ли не последним шагом перед тем, как сделать предложение. Особым шиком было рассказывать потом, как «ходил с Ипатовой под ручку, а после ничего ей не сказал». Звучало так, будто соблазнил эту Ипатову, ученицу 6–го «В» и бросил ее с ребенком на панели.

Так и ходили по двору Сигизмунд и Лантхильда, невинные и гордые, точно шестиклассники. Девка показала на детский садик. Поинтересовалась. Сигизмунд изобразил «уа–уа».

— Барнило, — подсказала Лантхильда.

— Барнило хуз, — выродил Сигизмунд. Ай да Сигизмунд Борисович! Ай да сукин сын! Здорово шпарю на незнакомом языке! Мало того, что языка не знаю — не знаю даже, какой это язык!

Скрип–скрип по снежку. Возвратились к крыльцу. Кобель бесновался у подвала. Кошку на бой вызывал. Кошка сидела на безопасном расстоянии. Холодно наблюдала за псом. В подвальном оконце были видны ее янтарные глаза.

Девка остановилась перед домом. Задрала голову. Во многих окнах горел свет.

На ее лице показалась печаль. Она будто поняла, что находится очень далеко от тех мест, к которым привыкла. От мамы–тайги, от папы–бурелома.

— Пойдем–ка, девка, домой чай пить, — сказал Сигизмунд добродушно.

* * *

Сигизмунд уже не помнил, когда в последний раз так безмятежно–приятно проводил вечер. Настроение у него было беспричинно хорошее. Странно, но у Лантхильды — и это он чувствовал — тоже.

Они вернулись домой, в приятное тепло после морозца (Сигизмунд не без удивления обнаружил, что у работников котельной есть совесть). Заварили чай. Сигизмунд порезал к чаю лимон и выложил на блюдечко.

Лантхильда уже приуготовилась к торжественной трапезе. Небось, у них там, в землянке, за стол и не садились, кроме как всем обильным семейством. Еще и молитву хором читали прежде чем приступить ко вкушению пищи: лютеранско–старообрядческую, часа так на полтора.

Сигизмунд безмерно удивил Лантхильду, нагрузив чашки, сахарницу и лимон на подносик. Видать, до подносика цивилизация, породившая девку, не изощрилась. Оно и неудивительно, если вспомнить девкин рисунок, где на почетном месте среди домочадцев маячил свиин.

Они

устроились в сигизмундовой комнате перед ого. Врубили. Лантхильде было дозволено самолично нажать на заветную кнопочку оготиви. Сигизмунд отметил про себя, что девка на изумление быстро освоилась с последним достижением самсунговских мудрецов.

Лантхильда взяла с подносика чашку и показала пальцем на лимон. Спросила что–то. Видать, хотела.

Сигизмунд коварно позволил. И стал смотреть.

Лантхильда ловко захватила сразу два колечка и отправила в рот. Решила, видать, что она здесь самая хитрая.

К восторгу Сигизмунда, девка препотешно скривилась. С обидой посмотрела на него. Сигизмунд пожал плечами: дескать, ты чего? Взял лимон, стал жевать с невозмутимым видом.

Девка глядела на него очень внимательно. Подвох высматривала. А потом вдруг взяла и рожу скорчила. И Сигизмунд не выдержал — скорчил тоже.

Кислятина все–таки.

Девка пришла в страшный восторг. Захихикала. Даже обижаться не стала.

С экрана нынешний премьер–министр угрюмо повествовал о недоимках. С ударением на «о» — дескать, недодоили в бюджет.

Премьер, к счастью, вскоре иссяк и началась передача «Сам себе режиссер». Передачка незамысловатая, но смешная.

Сигизмунд с Лантхильдой пили чай, смотрели передачку и охотно смеялись. Девка была очень оживлена: то лезла к экрану, то возвращалась к Сигизмунду на диван. Судя по всему, пыталась пересказывать только что увиденное.

Когда Лантхильда в очередной раз сорвалась к телевизору, Сигизмунд поймал ее за руку.

— Сиди, не мельтеши.

Лантхильда недовольно вырвалась и подскочила к ого. Носом стала водить, будто обнюхивала.

Смотреть передачу стало невозможно. Кроме девки, Сигизмунд ничего не видел. Стал на девку смотреть. Ему было так весело, что и девки хватало.

А потом вдруг вспомнил: вроде, зрение у нее плохое. Потому и носом по экрану водит. Небось, поэтому и склонна проверенными маршрутами передвигаться.

Вернулся к прежней мысли. Она, вроде как, и раньше мелькала, а сейчас зримые очертания обретать стала: глаза надо Лантхильде делать. Окликнул ее. Она отлипла от экрана, обернулась на него, сощурилась. Ну точно, близорукая.

Сигизмунд проговорил задумчиво, вполголоса:

— Это какую ж оправу на такую нордическую ряху надо?

Лантхильда радостно вступила в беседу. Напомнила, как Сигизмунд ее одурачить пытался с лимоном. И как она ловко его расколола. Ловко ведь? Ловко?

После снова к ого вернулась. К своему ненаглядному.

Сигизмунд мысленно прикидывал, какова будет Лантхильда в очках. Сначала темные. Получилось паскудно. Потом — цветную пластмассу. Ну уж нет! Ей тонкую надо, золоченую. Благообразность придаст. Насколько это вообще возможно.